Няня для главы сыскной полиции
Шрифт:
Братья закивали.
— А мамке че скажем? — поднял на меня глаза Лешка.
— Ничего не скажем. Съеду я от вас уже завтра. Сам посуди, она меня или замуж отдаст, или со свету сживет. Третьего не дано.
Братец — как я привыкла его про себя величать — понуро вздохнул, но перечить не стал. Знал, что так и есть.
— Тяжко без тебя будет.
— А я тебя с собой заберу, — подмигнула я ему, чем тут же вызвала улыбку. — Будет помещение, бизнес-план. Встанем на ноги, заживем…
— Умная ты Машка. Слова странные знаешь.
— Маленькая была, как ты сейчас, — щелкнула я его по носу.
— Нашла тоже маленького! — возмутился он, но под насмешливыми взглядами братьев Санниковых и Глафирии Петровны смущенно хмыкнул.
— А чего нам от служивых бегать? — вдруг поинтересовался оторвавшийся от чая Антон Симонович. — Вроде никого не неволим? Все честь по чести.
— Это полиция, — со знанием дела протянула я. — Им дай только повод придраться, а за что посадить всегда найдут. Сталкивалась — знаю. То налог подоходный скрываешь, то лицензии на образовательную деятельность не имеешь…
— Что за зверь такой — лисенсия ваша, Мария Андревна? — переспросил Антон Симонович, но я в ответ лишь отмахнулась рукой.
— Потом расскажу, — я замоталась в теплую шаль, которую вернула мне старушка и поднялась со стула. — Сейчас расходимся по одному. Идем дворами, следим за хвостом.
— Ась? — подала голос бабка Глаша.
— Глафирия Петровна, не переживайте, вас Лешка отведет!
7.2
По темному коридору я кралась на цыпочках.
Осторожно. Разувшись у входа и придерживая руками подол длинного платья. А все ради того, чтобы избежать внимания мегеры, которая при виде меня злилась так, что с ног до головы покрывалась красными пятнами.
Я пробовала трясти Лешку на предмет наших с ней отношений, ее связи с «моим» отцом, жизни с ней после его смерти. И получив ответы, сделала неутешительный вывод — пока этот мужчина был жив, она притворялась белой и пушистой, а стоило ему умереть полгода назад, оставив после себя нешуточные долги, как Анастасия Кузьминишна задалась целью избавиться от лишнего рта — нелюбимой падчерицы — продав ее подороже.
И то, что под «подороже» имелась в виду набитая овощами телега — ну так с паршивой овцы хоть шерсти клок.
Последние три дня, стоило только вернуться с ярмарки, она начинала кружить коршуном и срывать на мне злость. Будто чувствовала, что ее матримониальные планы скоро полетят черту под хвост и всеми силами пыталась этого не допустить. Даже дома бы запирала, но деньги, которыми я откупалась от нее каждый вечер, перевешивали все риски и сомнения.
Ничего. Уже завтра я найду себе новое жилье и избавлюсь от этой стервы раз и навсегда.
— Вы только поглядите на эту актрисульку! — раздался за спиной визгливый голос. — Вырядилась,
Смотреть в пылающие ненавистью глаза, как и на поджатые, иссушенные губы не хотелось. А потому, резко обернувшись, я сконцентрировала взгляд на свисавшей с крючковатого носа бородавке.
Противно, но жить можно.
— Слушайте, давайте я вам сейчас денег дам и разойдемся полюбовно? — устало выдохнула я и чуть не отлетела к стене, когда меня огрели оглушительной пощечиной.
— Деньги мне пихаешь, дрянь такая? У нее свадьба через три дня, а она по рукам пошла!
Следующего ее замаха я благополучно избежала, когда поймала ее за запястье и со всей силы оттолкнула от себя. Мачеха, не удержавшись на ногах, упала на задницу и неверяще захлопала глазами.
— Никуда я не пошла, — выплюнула я, потирая ноющую щеку. — Это последний раз, когда вы поднимаете на меня руку. И вообще, сами выходите за своего сизоносого. Отличная из вас получится парочка. Ведьма Кузьминишна Капец. Фамилия как под вас писана!
— Ты… да ты… да я! — мачеха начала заикаться. Пыталась подобрать слова, но, видимо, мыслительный процесс, немного заклинило. Только и могла, что открывать и закрывать рот, словно выброшенная на берег рыба. Пока не додумалась набрать в легкие побольше воздуха. — Вон из моего дома! Чтобы духу твоего тут не было. Сейчас же!
— С радостью, только вещи свои заберу.
— Нет тут твоих пожитков! Все мое.
— Что, и трусы за мной донашивать будете? — невесело хмыкнула я. — Я сейчас пойду в «свою» комнату и соберу «свои» вещи. А попытаетесь мне помешать, я всех соседей на уши подниму. И полицию вызову, вместе с психиатрами. Посмотрим, как вы тогда запоете!
Угроза возымела действие.
За мной Анастасия Кузьминишна не пошла. Но рот не закрыла. Поэтому скидывала я в дорожную сумку купленные на днях новенькие платья и нижнее белье под ее истошные причитания и вопли. А чтобы хоть как-то их заглушить, напевала под нос одну из модных в двадцать первом веке мелодий.
— Так, эта сорочка дырявая и отправляется в мусорку. Чулки… чулки можно оставить… — закрыв сумку, я завернулась в новую шаль и бросилась к выходу, где стояли мои новенькие ботинки.
Обувалась под сверлящим взглядом мачехи, которая, не смолкая, описывала мне все ужасы ночного города. И в сугробе замерзну, и тать залетный не пожалеет. Да только не понимала эта женщина, что даже худшая доля, не страшнее ее обрыдшего общества.
На улице зажигали последние фонари.
Ветер становился сильнее. Экипажей все меньше. Люди разбредались по домам. А мальчишки-газетчики покидали свои насиженные места.
Обнимая себя руками, я переминалась с ноги на ногу и ждала, пока из-за угла не показалась знакомая фигура.