Няня для майора
Шрифт:
– Согласен. Я вас не видел, и это место уже почти стер из памяти. Только мне бы с тещей поговорить.
Макеев указывает рукой на вход в административное здание. А сам кому-то звонит по телефону. Там нас встречает строгая женщина в халате врача. Проходим в кабинет классического вида. Шкафы, стеллажи, папки, большое окно, рабочий стол с компьютером, умывальник в углу – ничего примечательного.
Показываю женщине одну из последний фотографий Олесиной матери.
– Да, есть здесь такая, уже года два как содержится. У нас числится по документам
– Это настоящие данные, – киваю в ответ.
– Я вас провожу, но последний месяц пациентка находится на транквилизаторах – у нее дочь погибла, – предупреждает врач.
Тут меня за руку тормозит Инна.
– Скажи, что у твоей жены была сестра, – умоляюще просит она.
Но я не могу соврать. Поэтому, выдаю сухой набор данных:
– Моя жена сбежала к любовнику три года назад, сымитировав свою смерть. Около месяца назад – погибла в автокатастрофе. Здесь мы только с одной целью – узнать чей ребенок Ваня.
– В смысле, чей? – недоуменно спрашивает Абесинка. – Разве не…
– Генетически – Утенок не мой. И нет, я не откажусь от сына, но хочу знать правду.
Инна зависает на несколько минут, а потом сокращает расстояние между нами и крепко вжимается в меня, обхватив руками торс.
– Я с тобой, слышишь?! – тихо шепчет она, а я чувствую, как начинает намокать моя футболка.
Врач тактично выходит, оставив нас с Инной наедине. Я чувствую, как дрожит Абесинка. Плачет. Меня жалеет. Обнимаю ее в ответ. Глажу по спине, шепчу в макушку что-то успокаивающее. А у самого внутри разгорается настоящий ураган. Слишком противоречивые эмоции одолевают. С одной стороны – прошлое, в которое так хотелось верить, жить им, и что оказалось пылью. С другой – рыжеволосый бесенок в моих руках. Однако, я не готов фантазировать на тему "долго и счастливо", и я понимаю – в один день Инне это надоест, она захочет замуж, родить ребенка, поэтому уйдет. Но здесь и сейчас – мы вместе.
– Инн, давай доведем дело до конца, – даже не знаю, кого я сейчас уговариваю больше.
Как-то моя уверенность и стремление узнать правду скоротечно улетучиваются.
– Пойдем, – шмыгая носом шепчет она, отстраняясь. Ловлю заплаканное личико, чтобы зацеловать мокрые глазки.
– Я не стою твоих слез, – грустно выдыхаю. – Ты еще очень многого не знаешь.
– А мне и не надо все знать, – обхватывает мою голову своими ручками Инна. – Мне достаточно чувствовать.
Оставляет невесомый поцелуй на моих губах и отступает к двери. Беру Абесинку за руку, и мы покидаем наконец кабинет.
– Пойдемте, – отдаю команду врачу.
Женщина ведет нас какими-то коридорами-лестницами. То вверх, то вниз. Понятно, что мы перешли в другое крыло, или даже другое здание. Сменили несколько этажей. Я даже не стараюсь запоминать. Зачем? Макеев побоится нас здесь задерживать.
Наконец, мы останавливаемся около, если так можно сказать, гостиной комнаты. Просторное помещение посреди холла, обставленное столиками с настольными играми, по периметру
Глаза мгновенно насчитывают с десяток человек в разноцветных шелковых пижамах, троих работников. Тещу я узнал не сразу. Она постарела лет на пятнадцать, глубокие морщины, впалые глаза с темными кругами под ними, короткий ежик абсолютно седых волос. Да, это не та высокомерная мамзель, которую я знал.
– Нина Прокопьевна, – тихо подхожу к ней. – Вы узнаете меня?
Женщина, что еще минуту назад смотрела невидящим взглядом в какую-то цветастую книжку в руках, поднимает на меня пустой взгляд. Время идет, а процесс распознавания так и не происходит. Наконец, во взгляде тещи мелькает узнавание. Сначала на лице отражается удивление, потом сменяется гримасой злости.
– Ты! – замахнувшись на меня книгой, бросается с криком теща. Один из санитаров перехватывает ее. – Ты во всем виноват! Моя девочка погибла!
– Я хочу поговорить с вами, – приподнимаю руки в миролюбивом жесте, чуть отступаю назад и тихо добавляю: – Пожалуйста!
– Пожалуйста? – раздается ор на весь коридор. Однако пациенты на это внимания не обращают. – Это я тебя в свое время просила, пожалуйста, оставь Лесеньку! И что теперь? Ты ей всю жизнь сломал, и теперь ее больше нет! Гори в аду! Ненавижу!
Истерика, кажется у гражданки Протасевич начинается истерика. Врач уже готова сделать укол, но я рукой прошу подождать. Подхожу ближе в теще.
– Нина Прокопьевна. Я любил вашу дочь. Она клялась в любви и верности мне, а сама жила на два дома, пока не удрала к любовнику, – стараюсь задавить горечь в голосе сухостью. – В чем моя вина? В том, что не замечал? Или не хотел замечать? Я готов был весь мир положить к ее ногам! А она… От кого Ваня? Я знаю, что он не мой сын. Вы должны мне ответить!
Женщина заливается смехом. Даже мне, видавшему всякое, становится не по себе. Оборачиваюсь на Инну, вижу болезненно-бледное перепуганное личико. Маленькая моя. Прости.
– Отпустите, – наконец отсмеявшись резко выдает теща. – Знаешь, на вот. Почитай. Пусть тебе будет так же больно, как моей девочке. И больше не приходи.
В моих руках оказывается та самая цветастая книжка. Только сейчас я понимаю, что это подшивка из нескольких блокнотов. Раскрываю на произвольной странице. Это почерк Леси. Неужели… Дневник?
– Уберите его отсюда, – верещит Протасевич. – И больше никогда не пускайте ко мне!
Нас просят удалиться. Молча подчиняюсь, продолжая таращится на исписанные страницы. Я не способен сейчас распознать слова, но я встречаю
фотографии. Наши с женой. Начиная со школьной скамьи. Силой воли захлопываю книгу. Не здесь и не сейчас. Не здесь. Не сейчас. Абесинка. Точно! Оборачиваюсь. Семенит следом, понуро опустив голову. Беру ее за руку. И мы, наконец, покидаем здание.
– Я за руль, – тихо говорит рыжик. – Уверена, ты хочешь спокойно почитать.