Ныне и присно
Шрифт:
«Полярная — на левом глазу… — просипел Шабанов. — На левом! Глазу!» Хорей коснулся оленьего бока, заставляя важенку свернуть с речной глади. Вечер давно перетек в ночь. Надо бы дать оленям передышку, но страх перед возможной погоней гнал все дальше и дальше. Шабанов перепряг тяжело дышащую важенку. Падая и подолгу отлеживаясь в снегу.
Заводного быка-гирваса хватило ненадолго. Кончилось тем, что олени легли, наотрез отказавшись идти дальше. Не помогли ни удары хореем, ни русский мат, ни с трудом припомненное лопарское: «Анньт!» [33]
33
Анньт — вперед. (саамск.)
Ночью Шабанов впервые услышал далекий волчий вой.
И не он один. Удрать олени не удрали, но поутру выглядели так, будто бежали всю ночь без роздыху. Олени дрожали, шкуры лоснились от выступившего пота, широко распахнутые глаза светились запредельным ужасом.
— Спокойно, ребята, спокойно… — увещевающе бормотал Шабанов. — Ну воют тут всякие… работа у них такая… А мы потихонечку-полегонечку да мотанем отсюда, и пусть себе воют на кого хотят…
Дрожать олени перестали, но, судя по взглядам, верить в счастливое будущее не торопились.
— На полуношник до узкого и длинного зажатого меж скал озера, — разбирал Шабанов собственноручно изготовленную карту. — Озеро на восток тянется, проехать до конца и снова на полуношник… До самой Кандалакши.
Матул сказал, Панаярви ни с чем не спутаешь — будто мечом в скале просечено. Не озеро — затопленное ущелье… А за озером Русь начинается… РУСЬ!
Шабанов очередной раз высунулся из полога — проверить не сбился ли с курса. Дело шло к полудню — небо утратило ночную черноту, посерело, звезды потускнели — Полярная не столько видна, сколько угадывается… скорее бы темнота — с нею как-то спокойнее…
Ему полегчало, хотя любое мало-мальски резкое движение грозило потерей сознания. Дремал, что называется «вполглаза», изредка покрикивал на оленей. Впрочем особо подгонять нужды не было — и без того впряженный в кережу бык тянул что есть мочи, время от времени срываясь на галоп.
Сергей далеко не сразу уяснил причину оленьей резвости, а уяснив крепко выругался — за деревьями мелькали серые тени. И нетрудно было догадаться, кому они принадлежат.
— Пещерку бы какую найти, — пробормотал он. — Или теснину… чтоб с одной стороны лезли. Тогда отобьюсь…
Хорей прошелся по оленьей спине, хотя бык в понукании не нуждался. Кережа неслась, подобно торпедному катеру, скрежеща днищем по вспоротому насту и подлетая на застругах. Как назло, сопки отступили к горизонту, под снежным одеялом легко угадывалось замерзшее болото.
Последний чахлый лесок остался позади, волчья стая, уже не скрываясь, бросилась к кереже. Полтора десятка толстошеих рычащих тварей.
Олени обезумели. Бык завизжал, рванулся прочь. Кережа опрокинулась. Сергея выбросило далеко в сторону, копье воткнулось в снег, едва не вывернув руку. Бежавшая на привязи важенка запуталась в ремнях, прокатилась по кереже, разнося в щепки мерзлое дерево. Упряжная лямка лопнула, бык, высоко вскидывая рогатую голову, умчался вдаль. Волки его не преследовали — хватало оставшейся добычи.
Сразу трое зверей вонзили клыки в не успевшую подняться важенку — двое рвали живот и загривок, один вцепился в глотку. Олениха кричала, как ребенок, надрывно, не переставая.
Шабанов вскочил… и встретился взглядом с замершим напротив зверем. Копье торчало из снега в полудюжине шагов. Достать нечего и пытаться.
— Ну иди сюда, тварь! — оскал Сергея ни в чем не уступал волчьему. Нож подрагивал в слегка отставленной руке. Иди, гаденыш…
Волк зарычал, но с места не сдвинулся. Сергей почуствовал неладное, даже попробовал развернуться… тяжелый удар в спину бросил на колени. Вершковые клыки рванули плечо. В ту же секунду прыгнул стоявший перед Шабановым зверь.
Сергей покатился по снегу, беспорядочно нанося удары. Сжавшие плечо тиски ослабли, над болотом разнесся предсмертный визг. Следующим перекатом Шабанов подмял второго. Волчьи челюсти клацнули рядом со щекой, из пасти дохнуло невыносимым смрадом.
— Зубы надо чистить, урод! — прохрипел Сергей. Нож легко вспорол мягкое брюхо, прошелся от паха до грудины.
Подняться Шабанову не дали — место убитых тотчас заняла вторая пара.
Толстая малица спасала от ран, но зверье быстро превращало ее в лохмотья. Казалось, еще немного, и волки смогут торжествовать… Казалось.
По снегу, пятная белизну кровью, бьющимися в агонии телами, клочьями шкур и дымящимися на морозе внутренностями, катился рычащий и визжащий клубок. Никогда еще стае не приходилось сталкиваться с таким врагом. Отступать стая не любила и не умела. Даже медведи уступали дорогу хозяевам тундры… на сей раз стае не повезло.
Первым это понял вожак.
Клубок распался. Волки отступили к оленьей туше, готовые до последнего защищать добычу. Враг поднялся на ноги. Назвать его человеком сейчас не решился и соплеменник — не бывает у людей такого оскала, такой жажды убивать в налитых кровью глазах!
Сергей хрипло усмехнулся, вызывающе махнул ножом. Волки попятились.
— Пшли вон! — надменно посоветовал Шабанов и неторопливо двинулся к оленю.
Стая оглянулась на вожака — ему решать, стоит ли связываться с жутким чудовищем. Вожак был умен и предпочел сохранить поредевшую стаю. Лишь самый молодой, перед тем как отбежать, торопливо полоснул клыками еще теплую оленью тушу. Глотать вырванный кус ему пришлось на бегу.
От кережи мало что осталось, зато лыжи каким-то чудом уцелели. И киса с припасами тоже — зачем волкам строганина, когда рядом свежак?
Сергей выплюнул застрявший в зубах клок волчьей шерсти. Неужели тоже кусался? Может быть… Взгляд упал на сидящую в отдалении стаю. Шабанов погрозил кулаком. Волки демонстративно отвернулись.
— Гады! Ну, гады! — цедил сквозь зубы Сергей. — Нашли на кого охотиться! Куда я теперь без оленей?
То, что бык спасся, ситуацию не меняло — где его теперь искать? Шабанов сожалеюще посмотрел на убитую важенку — мясо даром пропадает! Была бы цела кережа…
Кусок еще дымящего на морозе окорока занял свое место в кисе, ремни лыж плотно обхватили тобурки. Несколько пробных шагов — до копья… хорошие лыжи, скользят прекрасно, отдачи никакой… умеют делать предки… Ладонь сомкнулась на копейном древке. Волки насторожились.