Ныряльщица за жемчугом
Шрифт:
…«Звезда» появился на тропинке, как и положено светским людям — почти в полночь. У Димы от вечернего холода уже зуб на зуб не попадал. Надюшка рассказывала, что при ней Золотой выступал с исключительным достоинством — надменная осанка, важная поступь, снисходительный поворот головы. Однако здесь, в ночном окраинном районе, фотограф выглядел довольно жалко: семенит, по сторонам опасливо поглядывает. «Будь я собакой, обязательно бы такого укусил», — решил Полуянов.
И выступил из темноты Золотому навстречу.
Тот шарахнулся,
— Георгий Васильевич, — мягко произнес Дима, — а я к вам.
— Кто вы такой? Я вас не знаю! — возмутился фотограф. И бочком, бочком Полуянова обойти попытался. Не смог. — Я не разговариваю на улицах с посторонними. Если я вам нужен, у меня имеется сайт. Электронная почта. Пишите, я вам назначу встречу.
— Уже писал. И звонил, — хмыкнул журналист. — Вы не ответили. А мне очень нужно с вами поговорить. Об Ирине.
— О какой еще Ирине?! — визгливо выкрикнул толстяк.
Его пальцы-колбаски сжались в кулаки, лицо исказила гримаса, глаза заметались.
Первая реакция радовала.
Полуянов сделал шаг вперед — Золотой сразу спрятал руки за спину, отступил и повторил затравленно:
— У меня тысячи знакомых Ирин! И Марин, и Юлечек, и Катенек. И я не собираюсь обсуждать никого из них! Тем более с вами.
— А вот я — собираюсь обсудить, — ласково проговорил журналист, — Ирину, по фамилии Стеклова. Вы с ней знакомы?
— Ну, допустим, знаком! Но это не повод караулить меня ночью! Врываться в мою личную жизнь! — вновь осмелел фотограф. И даже попытался сдвинуть Диму с узкой дорожки.
Что ж, сам нарвался.
Полуянов взял толстяка за грудки, встряхнул — совсем несильно, приблизил свое лицо к лоснящейся, дрожащей физиономии:
— Тренершу мертвую ты вместе со Стекловой фотографировал? Ты снимал — Ирина свет выставляла?
— Да как вы… Да как ты смеешь?!
Фотограф неожиданно резким рывком стряхнул Димины руки.
Полуянов уже размахнулся, чтоб залепить ему, профилактически, в челюсть, но Золотой не слишком умело отпрыгнул и торопливо заговорил:
— Эй, парень, ты только не горячись. У меня своя свадьба, у Стекловой своя.
— Да неужели? — иронически заметил Полуянов. — А по-моему, вы — ее гуру и она вам во всем подражает.
Дима откровенно блефовал, но, кажется, попал не пальцем в небо, а в точку.
— Ну да. Я ее учил, — буркнул Золотой. — Потому что она как банный лист пристала. Ну и выучил — на свою голову.
— Расскажите, — мягко попросил Дима.
— А что рассказывать? Ошибся я. Нельзя было ее к теме смерти даже близко подпускать. Я создаю настоящие памятные снимки. Пусть трагичные, но достойные, интеллигентные, скромные. А у Ирки — тема другая. Ей главное — не красота смерти, а эпатаж. Могла на кладбище фотосессию устроить, последняя фишка — в гробах фотомоделей снимала. У нее с головой, по-моему, что-то не так.
Вроде очень Золотой старался говорить о Стекловой нейтральным тоном, но слишком уж нервно потирал руки. И глазенки метались.
В чем тут дело? Может, они все-таки вместе Истомину изводят?
Дима пытался представить: вот человек-гора вламывается во мраке ночи в салон красоты. Разбивает аквариум, выкладывает из умирающих рыбешек узоры-послания для Изабель. Или приносит под дверь Истоминой манекен, поразительно похожий на нее саму, мертвую…
Картинка не складывалась. К тому же консьерж говорил о молодом, нормального телосложения парне. Или тут целая банда работает? Банда психов? Нет, не бывает такого.
— Расскажи мне про Стеклову. Все, что про нее знаешь, — сбавил обличающий тон Полуянов.
Чрезвычайно надменный (как рассказывала Надюшка) фотограф тыканье проглотил, вздохнул, махнул в сторону лавочки:
— Давай тогда хоть присядем.
Скамейка, ветхая и грязная, опиралась спинкой на гаражные стены. Рядом стояла урна, полная битых бутылок и рыбьих ошметок. Зато пластиковые стаканчики (явно уже бывшие в употреблении, и не раз) были заботливо прикрыты стопкой газеток на сиденье.
— Наш местный бар, — насмешливо представил местечко Золотой. — Не «сухими» же тут сидеть. — Он извлек из внутреннего кармана пижонскую посеребренную флягу, предложил Полуянову: — Виски. Двенадцатилетка. Из Ирландии. Очень рекомендую.
— Надо хоть познакомиться, — усмехнулся журналист. — Меня Дима зовут.
— Мент? — уточнил Золотой. — То есть, пардон, полицейский?
— Нет.
Выспрашивать дальше толстяк не стал. Сделал добрый глоток вискаря, передал флягу Полуянову:
— Давай, не брезгуй. Я не заразный. — Поежился, обхватил необъятное тело руками, посетовал: — Меня всегда морозит, если про Ирку речь. И выпить хочется… Чего она опять натворила?
«М-да, а Стеклова, похоже, личность известная! — подумал Полуянов. И упрекнул себя: — Чего стоило, прежде чем к Золотому идти, хотя бы погуглить ее? Нет, понадеялся на слова Изабель, что подруга, мол, полный ноль, ничего из себя не представляет. Придется ориентироваться на месте».
— А я и про прежние подвиги Стекловой не слишком осведомлен, — виновато улыбнулся он.
— О, так вы многое потеряли! У нее же целое, можно сказать, портфолио, неужто не знаете? Не видели ее самую известную серию — «Чаепитие с мертвым»?
— Нет, — пожал плечами Полуянов.
— Впрочем, я понял. Вы нормальный человек, от всей этой грязи далеки, — льстиво произнес Золотой. — А вот в наших кругах про «Чаепитие с мертвым» говорили. Ну, и в «XXX-пресс» написали. Короче, это серия постановочных фотографий. Модель — и мертвец. Оба — за чайным столиком. Лицом к лицу. Руки переплетены.