Ныряльщица за жемчугом
Шрифт:
— Пошел ты со своим ГАИ! — не совладал с собой Золотой. — Что ты все таскаешься за мной? Что тебе нужно?!
Парень принял виноватый вид.
— Да про Стеклову Ирину… мы тогда с вами поговорили… а я так ничего и не понял.
— Чего тебе непонятно? Она сумасшедшая была. Крэйзи. Дура! — Фотографа все больше переполняла ярость.
— А неулептил ей кто назначал? Врачи — или вы?
— Чего-чего?
— Она принимала нейролептик. Корректор поведения. На вскрытии выяснилось. Но врачи ей его не назначали. Вы об этом не знали?
— Тоже мне, новость, — снисходительно произнес фотограф, — Ирка постоянно над собой эксперименты ставила! Каких только «колес» не пробовала, про травку с грибами вообще молчу. Ладно, парень,
Полуянов не сомневался ни секунды. Размахнулся — и врезал по стеклу локтем. Комплектация у «мерса», к счастью, оказалась обычной, окно не бронированным. Осколки брызнули фонтаном.
Сейчас-то он из машины выйдет?
Но нет! Золотой с неожиданной прытью нажал на газ, да еще руль успел вывернуть, чтобы не влететь в Димину «Мазду». Но правые колеса «Мерседеса» съехали на обочину, забуксовали, и Полуянова эта пара секунд спасла. Успел в отчаянном прыжке броситься на капот. Неужели все равно поедет?!
Нет, сдрейфил толстяк. Резко затормозил. В ярости выскочил из «Мерседеса», заорал:
— Тебе что, жить надоело?
Дима постарался остаться спокойным:
— Георгий Васильевич, невежливо. Мы ведь с вами еще не договорили, а вы уехать хотите.
Мимо, на скорости под сто, промчался «Хаммер». Золотой попытался махнуть водителю, но тот или не заметил, или останавливаться не захотел. Плохо. Дорога не настолько пустынна, как кажется.
Полуянов не стал ждать, пока фотограф разразится новыми потоками брани, и несильно врезал толстяку в челюсть — тот сразу обмяк. Схватил его за шиворот и поволок прочь с трассы, в лес.
И хотя поблизости имелась усыпанная хвоей полянка — специально швырнул фотографа в лужу.
Черная жижа приняла неподъемную тушу, аппетитно чавкнула. Золотой застонал.
Полуянов вытащил из внутреннего кармана планшетник. Нашел нужное изображение, увеличил. И, едва фотограф распахнул мутные еще глаза, сунул гаджет ему в лицо:
— Узнаешь?
Золотой отпрянул.
Дима снова врезал ему под подбородок, на сей раз совсем не сильно:
— Я задал тебе вопрос!
Золотой взглянул затравленно, залепетал:
— Ну, кто ж его не знает…
— Фамилию мне скажи!
— Ну, этот, как его, полномочный, представительный, с-сенатор…
— Ответ неверный, — поморщился Дима. — Для тебя он уж точно не просто сенатор.
И предъявил жиртресту следующее изображение: тот же мужчина, на сей раз в венецианской маске, но обнаженный по пояс. На яхте, в спущенных штанах, с перекошенным в экстазе лицом.
— Что это? Что за гадость? Убери! Я… я не понимаю, зачем ты мне это показываешь… — тоненько, по-женски заблеял фотограф.
— Все, Золотой, прекрати концерт! У меня есть полная запись. Полная, понимаешь. А начинается она с того, как на пристань приезжает некий «Мерседес». Ты, правда, решил в шпионов поиграть. Номер заклеил стикером дешевеньким, в Интернете, наверное, купил. Но не верь рекламе. Не скрывают ничего эти наклеечки. Вот, посмотри. Здесь твой номер. Именно твой. Ошибки быть не может.
И предъявил следующую фотографию.
— Да и лица можно разглядеть. Посмотри сам. За рулем — ты. Справа — сенатор.
— Фальшивка, — продолжал упорствовать фотограф.
Но Полуянов спокойно продолжал блефовать:
— И пристань я нашел, откуда ваша яхта отправлялась. Сторож, врать не буду, не колется. Но зато лесник обнаружился. Он и номер вспомнил, и тебя узнал. И рассказал, что ты все лето сюда людей возил. Примерно раз в месяц. А где-то за полчаса до тебя приезжала еще одна машина. За рулем — молодой парень, пассажиркой — женщина. Мулатка.
Фотограф молчал.
— Что теперь делать-то будешь, Золотой? — сочувственно проговорил Дима. — Юрий Черкашин мертв. Изабель — вышла из строя. Накрылся твой бизнес? Или у тебя другие исполнители есть?
Фотограф,
— Я ничего тебе не скажу, — сурово и твердо произнес он.
— И зря, Георгий Васильевич, очень зря. Вы ведь поняли уже, что я — не полицейский, я — журналюга, жареные факты люблю. Ох и заработаю на этом видео! Вам оно, конечно, может, и ничего, только на улучшение имиджа, а вот сенатор наш, богатый, влиятельный защитник сирых, убогих, уж точно вам этого не простит. Вы, возможно, не знаете, но в наших кругах хорошо известно, — понизил голос до интимного шепота Полуянов, — человечек этот непотопляемый много скандалов пережил, переживет и этот. А вот вы точно будете валяться в лесу, в такой же луже — только с дыркой в башке.
— Ай, не говори ерунды, — фыркнул Золотой. — Чего мы такого страшного в конце концов делали? Обычная забава. В Таиланде сплошь и рядом подобное устраивают, всего-то за пятьсот долларов. Отцы в паре с дочерьми работают, сестры — с братьями. Что только не придумают мужики, чтобы хоть как-то свою половую жизнь разнообразить.
— Угу, — хмыкнул Полуянов. — Только больше половины несчастных девушек откачать после такой забавы не удается. И они умирают.
— Ну, Изабель это не грозило, — заверил фотограф. — Она тренированная, легкие развиты прекрасно, специально ее выбирали — можно сказать, по конкурсу. И работать согласилась добровольно. Никто ее на аркане не тянул!
— Ну конечно, — кивнул Дима. — А наш сенатор — прекрасный семьянин и отец. И вообще защитник детей.
— Слушай, чего ты хочешь? Денег?
— Нет, Георгий Васильевич, — покачал головой Полуянов. — Я хочу правды. Я уже понял: вы хотели руками Стекловой отомстить за смерть Черкашина-старшего. Но как вы уговорили ее на весь этот бред? На фотографию мертвой тренерши, рыбок, манекен? На встречу в бассейне, наконец?!
— Дим, ну, Ирка ведь больная на всю голову была. На таких влиять — дело совсем не хитрое. К тому же она мне свою сагу, как Изабель ее жизнь в щепы разрушила, сто раз рассказывала. Я и подумал: грех не использовать старую ненависть. И Черкашину-младшему, бедняге умственно отсталому, потрафить, и самому развлечься. Вот и стал масло в огонь подливать. Планомерно. Каждый день. Ирка ведь — будто воск. Песня такая была, не помню чья. «Ты всегда принимаешь форму того, с кем ты!» Вот я и наполнял Ирину тем, чем хотел — ненавистью. Убеждал: как только она отомстит — вся ее жизнь сразу новыми красками заиграет. Но даже я, — тяжко вздохнул Золотой, — не представлял, в какую благодатную почву упадут зерна. Ты говоришь: неулептил. Ну да, давал лекарство. Чтоб волю ей подавить. Но Ирка — она и без всякого неулептила безумная. Начала совсем с мелочей. Какой-то вирус отправила в компьютер Истоминой, чтобы тот вместо заставки с рыбками похороны показывал. Но дальше — такие дела творить начала! Ты только представь! Я специально подстроил ей встречу с Изабель, дамочки почирикали. Изабель, как водится, хвастаться начала: мол, салон красоты открываю, а фитнес у меня будет вести не какая-нибудь девочка безвестная, а сама Валерия Наконечная, великий тренер. И представляешь, что эта идиотка Стеклова сделала? Отправилась к той тренерше в гости. Она ведь ее тоже знала — по спортивным, старым делам. Чаек, тортик, болтовня за жизнь, за прошлые успехи. Ночью бабусе вдруг становится плохо. «Скорая», инфаркт, до больницы не довезли. А Ирина хохотала: «Хорошо у нас в стране! Клофелин — повсюду, и без рецепта. А бабе Лере давно на тот свет пора было». Я, признаться, сначала и не понял, в чем ее замысел. Когда же Ирка мне похвасталась, как съездила в морг, договорилась с санитарами, сняла post-mortem, отправила фотографии Изабель, опешил, конечно. Но виду не подал, в лицо ей рассмеялся. Говорю: «Заход, конечно, интересный. Но слишком по-женски. Издалека». Но Ирина уверенно оборвала меня: «Я лучше тебя знаю, как Лизку извести».