Нытик

Костюнин Александр Викторович

– С псом.

– ?!

По молодости мы с ним много упражнялись, бегали. Десять километров каждый день, чтоб костяк хорошо развивался. Моя посчитала: мало нагрузки. (Со стороны оно, конечно, виднее…) Предложила сделать из него ездовую собаку. Купила упряжку. Поехали Машку катать. Малыш безотказно её возил, возил… Не роптал. Думал, совесть у барыньки проснётся. А Машка с санок слезла, даже спасибо не сказала. Псу пришлось воспитывать. Он деликатненько подошёл сзади и прикусил за спину… Через куртку, кофту –

следы зубов. Дочурка орёт, он же недоумённо крутит головой: «Что такое?!». Честными глазками моргает: «Что это с ней? Может, попу отсидела?!». Ну до чего артист!

Обычно в машину сядем, он – следом несётся. Раз бежал, бежал, надоело. Обогнал «Ниву», резко остановился на обочине, голосует: «Возьмите!». Я не успел затормозить. Смотрю: хоп! – в обморок упал. Удара не было. Неужели по лапе – колесом?.. Но не могли переехать. Если бы взаправду наехали, тут крику было бы! Он бы с ума сошёл… Мы его – в машину. Подглядывает за нами, щурит глаз. (С хитрецой пёс.) Домой привезли, осмотрели: лапка цела, не опухла, кровки нет. Трогаю, не орёт. Так, слегонца, постанывает невпопад:

– А-ааа…

На следующий день тёща заходит. Он к ней с жалобой. Морду страдальческую состроил, скулит, хнычет.

– Малыш, что случилось?

– А-ааа… Лапку отдави-ии-ли…

– Ах, ты бедненький!

Нинка порог не успела переступить. Ей навзрыд:

– А-ааа!

– Что плачет наша радость?

– Смотри са-ма-аааа… – и лапищу суёт под нос.

Целую неделю формировал общественное мнение: «Полюбуйтесь, какие чёрствые мне достались хозяева». Кляузничал, симулировал «бо-бо». А сам уже забыл, какую лапу поднимать. Путается. Шут!

Постепенно сытная кормёжка, физические упражнения превратили пса в рослую могучую овчарку. Малыш почувствовал свою силу и попусту зубам волю не давал. Первым не дрался никогда. Подойдёт, голову на спину чужаку положит, придавит: «Дёрнешься – получишь!».

Вот в любви Малышу не везло…

Наткнётся ноздрями на похотливый аромат, летит, обалдевший, по следу. Догонит свору, кавалеров-хахалей раскидает. Охочая сучка ему глазки строит, прихорашивается, тает в предвкушении… А наш понятия не имеет, как реагировать на эти экивоки. Прыгает, падает, охает. За мной прибежит, зовёт на помощь:

– Ав-ав-ав! Подскажи, покажи.

Мечется, слюни распустит:

– А-а-а! Уходит!.. Поговори с ней!

Переволнуется весь. Распсихуется.

Тьфу! А я что? С ним, что ли, побегу?.. Сучку догонять?!

Первое серьёзное увлечение – водолазиха. Влюбился без памяти. И она согласная была. Но «папа» с «мамой» не разрешали. Боялись, испортит им родословную… Они лучше поглядели бы на себя в зеркало. Куда дальше портить?..

Второе – соседская Найда. Опять неровня! Не могла она держать нашего бугая. Ноги подкашивались. Раз – и падала.

Так пёс нецелованным мальчиком и остался.

А люди в нём души не чаяли…

Пожалуй, одна Ленка со второго этажа боялась

Малыша. Дошло до того, что пёс, заслышав, как соседка спускается по лестнице и стучится к нам, без понукания уходил в дальнюю комнату, запирался. Знал: всё равно изолируют.

Лена из коридора – в узенькую щель:

– Вы собаку убрали?

– Сама убралась…

Но ведь пса ещё и во двор надо выводить. Пришлось пятилетнему Малышу покупать намордник. Он так его не взлюби-ил… Надел и отвернулся. Я ему командую, он игнором занимается. Лёг и давай лапами сдирать. Кряхтит, кажилится, издаёт неприличные звуки. Ноет. На жалость берёт. Я не уступаю, строгость блюду. Обиделся. Убежал на помойку, нашёл там вонючий целофановый пакет из-под селёдки. Как всосал его через ремни? Ума не приложу. Вымазал всю морду, пакет торчит из пасти, вонища от него. И лобызаться лезет…

– Иди отсюда!

Намордник снять пришлось.

Действительно, зачем он такому «зверюге»? Гости придут, к каждому ластится, у кого лысина – облизывает, в глаза заглядывает: «Что мне вкусненького принесли?».

К моей подружка заскочила в богатой натуральной шубе. Гладит его. Умиляется. А Малыша невозможно не потрогать: весь пушистый, морда такая! глазки добрые, прямо бусинки ангельские. Угостила нашего лакомку конфеткой. Пёс, алаверды, подпрыгнул гостью чмокнуть и невзначай носом – ей в глаз.

Та как заверещит:

– Глаз!

Моя вопит:

– Шу-уу-ба! Не порвал? Глаз-то проморгается.

Только у одного Малыш угощение не брал.

Яшка Макаров, мой напарник по работе, был вхож в дом. Яшка тыкает ему в моську куском «Любительской» – наш зубы щерит и отворачивается.

Пёс крепко невзлюбил его после одного случая…

Выпивший Макар стал задираться:

– Ну что за собака? Мямля! Вот тоже воспитали овчарку. Сейчас стукну хозяина… Будет хвостиком вилять?

Думал, шутит. Какой там… Пнул меня по ноге. Малыш в недоумении: «Что делается? Гость-то свой». Его никогда не науськивали. Наоборот, объясняли, что любой спор можно уладить словами. Пёс заметался, побежал к мамке на кухню, воет: «Поди, посмотри, что творится. Разберись, прими решение». Приводит её в комнату, а самого не узнать: сделался упругим, подобранным; шерсть на загривке дыбом; щёки, бока от низкого утробного рыка подрагивают, глаза кровью налились.

А гость вконец раздухарился и пнул «со злостью».

Провоцирует:

– Ну, чё? Ну, чё тут ваша овчарка?

Глаза у собаки мутнеют, перекрываются жёлтой пеленой. Яшка пуще дразнит:

– Секи, ублюдок, твоего хозяина бьют!

Взъерошил мне волосы.

Малыш рванулся, я не успел среагировать. «Раз-раз-раз!» Кисть, локоть, плечо. Мигом перехватывается. Вижу, Макар бледнеет, пёс – к горлу… Я уцепился двумя руками за ошейник, тащу назад… Хрипит. Чувствую: если руки ослаблю, вырвет Макару горло. Моя орёт: «Ф-фу! Фу!..». На весь дом лай, рык, ор.