Нью-Йорк и обратно
Шрифт:
Знаешь, это напомнило мне о великой американской новелле «Время и Река», реклама которой висит нынче в каждом автобусе, проезжающем через Пятую авеню. Речь об одной из тех великих американских новелл, что всегда получают статус «той единственной великой и т. д.», а через месяц уходят в забвение, ибо подпорки, на коих держался их шаткий каркас, прогнили и разваливаются на глазах. Подобно своим сородичам, она просто заполняет собой пустоту. «Время и Река» существует в трех измерениях, вот только четвертого ей не дано. Новелла разрастается подобно раковой опухоли. Она не обжигает, не ревет, не шипит, не плюет искрами, не полыхает ине дымится. Начинаясь, как и все американские шедевры, с большого пальца ноги, она методично поднимается вверх. Уже на голени читатель теряет направление среди бесчисленных фолликул от волос, которые американкам вечно приходится удалять с тела. По-настоящему великая книга берет начало в груди, где-то у диафрагмы, а затем пробивается наружу. От первой до последней страницы она насквозь пропитана жизнью, да и возникает не для того, чтоб заполнить пустоту, а потому что голод и вера властно требуют свидетельства, конкретного символа, жилища, места для отдыха. Может, я и несправедлив к великому американскому писателю: признаться, я прочел всего лишь страниц сорок. С другой стороны, разве человеку, или его душе, так уж недостаточно четырех десятков страниц, чтобы хоть как-то проявить себя? Не спорю, встречались и всплески эмоций — правда, они скорее напоминали питьевые фонтанчики. И потом, мой желудок не в состоянии переварить столько генеалогии за один раз! Терпеть не могу книги, берущие начало в колыбели и шаг за шагом сходящие в могилу. Даже обычная жизнь не течет подобным образом, что бы там люди ни думали. Истинная жизнь возникает в минуту духовного рождения, которое может случиться и в восемнадцать, ив сорок семь лет. И уж конечно, смерть — это не цель. Жизнь, и только жизнь! Больше жизни!Кто-нибудь должен вставить палки в колеса этой пространственно-временной машины, созданной американцами; реки должны побежать вспять, как река Сент-Джонс! Стоит Господу сотворить новый бурный поток, люди возводят плотину, чтобы тот честно «отрабатывал свое». Нет уж, пусть волны мчат, как им угодно; лишь тогда мы
Note46
Последний император ацтеков.
Note47
Бог ацтеков, который, по преданию, научил индейцев Анауака всем ремеслам и искусствам, а также политике и управлению государством. Возможно, существовал в действительности и был скандинавом.
Только что получил письмо от старушки Джульет. «Почему вы не заглянули к нам раньше? Почему вы сделали своим перманентным домом Париж? Да зачем вам отплывать непременно четырнадцатого июня? Да почему вы продолжаете вести жизнь экспатрианта?» Меня так и разбирает ответить ей прямо сейчас. Вот, полюбуйся, Джои…
Дорогая Джульет.
Причина, по которой я не навестил вас прежде, заключается в том, что я напрочь забыл о вас. И лишь на днях, в приличном подпитии, заказав дорогую сигару и взглянув на ярлык, я нечаянно вспомнил, что вы живы и обзавелись ребенком. Теперь о моем перманентном доме в Париже. Я ведь миллионер и могу позволить себе жить, где захочу. Спрашиваете, почему я отплываю именно четырнадцатого? Да потому что еще один день довел бы вашего покорного слугу до психушки; напиши вы парой дней раньше, и вместо того, чтобы утруждать себя сочинением ответа, я выслал бы вам предыдущие страницы, они все объясняют. Вы находите Америку восхитительной, не в силах вообразить, как жили бы где-то еще? Вам хорошо — простой мамаше, супруге издателя третьесортной надувательской газетенки. Вы обитаете на социально-экономическом уровне, а мне принадлежит астрономический. Чтобы подняться туда, вам пришлось бы отрастить пару крыльев. Говорите, прочли мою книгу «не без интереса»? Забавный способ утверждения через двойное отрицание. А как насчет вашего мужа, издателя, которому я послал экземпляр за собственный счет? С какой стати этот сукин сын поскупился на рецензию? Даже с версткой пожадничал! Что, не нашел достаточно социологии для своего продажного листка? Ладно, следующую книгу я посвящу привычкам тараканов во время гражданской войны — это будет для него в самый раз. Опишу работу эндокринной системы при наличии пищи, а также при отсутствии таковой, покажу связь между климатическими переменами и ростом безработицы; непременно добавлю скучную обложку, подходящую для политической брошюры, мелкий шрифт и список опечаток в конце. Жаль, не довелось прочесть ни единой строфы, написанной вашим благоверным. Все, что я когда-либо слышал о нем, это отзыв Джо Гулда: «Однажды я помочусь ему на голову — пускай наконец станет мужчиной». Не знаю, правда ли это, но так говорят. Позвольте же теперь дать совет по воспитанию вашего малыша. Когда варите ему кашку, всякий раз подливайте в кастрюлю немного конской мочи; надеюсь, она войдет в его плоть и кровь, и через годы презренному американскому автору не придется мочиться парню на голову, чтобы сделать его мужчиной. А если хотите вырастить эрудита, читайте ему на ночь «Городского человека» в переводе Кеннета Бурка, славная выйдет колыбельная. И кстати, для чего вам стирать пеленки? Пользуйтесь «Котексом» — это недорого и гигиенично. Не откладывайте, сегодня же закажите в Смитсоновском институте целую упаковку. «Проявляя заботу, учтивость и здравый смысл, — учит нас комиссар полиции Валентайн, — вы и ваши близкие проживете долгую и счастливую жизнь». Помните об этом. До скорого, Джульет… вы были классной сигарой… к сожалению, довольно дорогой… Подпись: Генри Валентайн Миллер.
Ну как, Джои, оценил? Вспомни на досуге еще пару-тройку телок, которым я мог бы черкануть. Пусть даже не отвечают, это необязательно. Главное, давай имена с адресами. Открываю сезон для писем. Были бы у меня деньги, так не нацарапал бы ни строчки. Пошел бы в бар, взял бы сандвич и пивка… Лучше всего наведаться в закусочную к Стефану Фанти, он каждый раз зовет меня по имени. С ним не соскучишься. «Пей сколько влезет, — говорит он, глядя в глаза, — а когда соберешься уходить, я куплю тебе стаканчик note 48 . Вот так, честно и без обиняков. За что и люблю европейцев. Задаром у них ни шиша не получишь. За все плати с лихвой. Здесь, в Америке, жизнь кажется дешевой, словно песня, однако она обходится дороже, чем ты можешь себе позволить. Поначалу это выглядит чудесно — не оставлять чаевых ни в баре, ни в магазине. Ни гроша чаевых! Утопия, да и только! Но пересчитай сдачу — и поймешь, что истратил в три раза больше, чем в Европе, pourboirecompris note 49 . Одни лишь разносчики содовой воды на каждом углу сдирают королевские чаевые. Эти парни здорово поимели меня; точнее, их владельцы, великая компания «Атлантик энд Пасифик».
Note48
включая чаевые (фр.).
Note49
включая чаевые (фр.).
Вдруг пришло в голову: жаль, меня не командировала в Америку редакция «Пари-Суар», за компанию с Блезом Сандаром и Клодом Фаррером. К этому времени поездка, глядишь, и завершилась бы, не говоря уже о бесплатном шампанском и «Корона-Корона». Может, мой стиль не совсем хорош для «Пари-Суар»? С другой стороны, разве Клод Фаррер чем-то лучше? Представь, ну что эта птичка способна чирикнуть по поводу «Normandie»? А как, интересно, держится на плаву Сандар? Ведь он, поди, по сей день диктует собственные рукописи. Видишь, а я экипирован до зубов, даже копировальная бумага с собой. Более дешевого репортера им не найти. Если этим ребятам не угодит мое письмо к Джульет, пусть вырезают, на здоровье. Одно время я покупал «Ле журнал» на завтрак вместо утренней зарядки. Припоминаю модные статейки, присылаемые Морисом Декобра, кое-где приправленные английскими фразами (с исковерканной орфографией, разумеется) — для придачи местного колорита. Помню парня, командированного в Индию, и как мило он сочинял про paviliondesfleurs note 50 . А те дурацкие репортажи с велосипедных гонок, не то Пола Моранда, не то другого ничтожества! Подобную чушь я настрочил бы одной левой — причем запросил бы не дороже цены заурядного погребения! Конечно, я был бы вынужден писать на английском для несуществующего читателя — таков уж мой удел. Пожалуй, возьмись я изучать китайский, и то принес бы больше пользы. (На правах бесплатной рекламы: полистай как-нибудь «Повешенный на Юнион-сквер»! Чистая поэма! Накропал ее один китаец, Чианг. «Тра-та-та-та! Деньги тю-тю, дома никого. Тра-та-та-та!» Потрясающий образчик англо-китайского языкового гибрида, только что из Рэндовской Школы социальных исследований.) Мистер Чианг — один из моих любимых авторов. Забыл, кто остальные. Наверно, Эзра Паунд note 51 . Когда-нибудь обязательно проглочу его «Незавершенные кантоны». После надо будет почитать Гертруду Стайн note 52 и Унамуно note 53 . Затем, если время позволит, сесть за «Четвертую Эклогу» note 54 и, может быть, даже за три предыдущих. А сейчас не мешает устроить передышку и вздремнуть. Теперь у нас четыре часа по восточному стандартному времени; когда я проснусь, в Нагасаки или Мозамбике пробьет примерно столько же. Вот и отлично. Не люблю терять время, ведь это единственная ценность, которой я располагаю. Так что я, пожалуй, прикорну немного, дабы восстановить свои тающие силы и все-таки закончить это письмо, которое, я уверен, вызовет живейший интерес как у тебя, так и у читателей «Пари-Суар». Не забудь напомнить мне рассказать о человеке, надраивавшем свои ботинки. Парень работал чистильщиком, и дела его шли так плохо, что бедолага принялся натирать ваксой собственную обувь. Ну и времена пошли, хуже не придумаешь.
Note50
цветочный павильон (фр.).
Note51
Паунд Эзра Лумис (1885 — 1972) — известный американский поэт и теоретик искусства, представитель «модернизма».
Note52
Стайн Гертруда (1874 — 1946) — американская писательница. С 1901 г. жила в Европе. Посетителями ее «салона» были Пикассо, Матисс, Брак, Кокто, Жид, Паунд, Хемингуэй, Жакоб и др. Считается, что она ввела в обиход понятие «потерянное поколение». Автор романа «Становление американцев» (1906 — 1908, изд. 1925), повестей и рассказов, а также теоретических работ, в частности, «Как писать» (1930). Умерла в Париже.
Note53
Унамуно Мигель де (1864 — 1936) — испанский философ, новеллист, поэт. Его литературно-философские эссе «О трагическом чувстве жизни» и «Агония христианства» были включены в папский индекс запрещенных книг. Был ректором университета в Саламанке; вступив в конфликт с диктаторским режимом, эмигрировал; вернулся после победы республики. Умер во время франкистского мятежа, отказавшись сотрудничать с франкистами. Тема Унамуно часто всплывает в письмах Миллера и Анаис Нин парижского периода, особенно муссируется идея «трагического чувства жизни», понимаемого как «жажда бессмертия» и «голод по бытию».
Note54
«Четвертая Эклога» Вергилия, издавна привлекала всеобщее внимание прежде всего из-за содержащегося в ней загадочного прорицания о наступлении нового золотого века, «Сэтурноза царства», связанного с рождением таинственного младенца.
Сегодня проезжал надземкой мимо Вулворт-Билдинг note 55 и невольно заметил, как же сильно это творение архитектуры смахивает внаши дни на сдобную Нюрнбергскую ватрушку. А ведь каких-то несколько лет назад все с пеной у рта восхваляли «супермодерновый» небоскреб, возведенный одним из лучших американских архитекторов. Нынче постройка смотрится всего лишь стильно. Стильно и вдобавок незначительно. Словно именинный пирог со свечками. То же касается Метрополитэн-Тауэр и Сингер-Билдинг — удрученные они какие-то. Потому что безвозвратно канули в прошлое. То прошлое, которому нет места в Америке, которое на глазах рассыпается. Я заметил: соборы никогда не выглядят старомодными. Пусть ученый педант и видит перед собой то или иное столетие, для простого бродяжки-пешехода вроде меня, равнодушного к громкой дате, они попросту вечны. Соборы будут вдохновлять сердца и через век, и через пять веков, и даже через тысячу лет — если немцы к тому времени не превратят их в развалины. Сказать тебе, что я думаю об Америке — о ее флоре, фауне, архитектуре, людях, обычаях? Ничего живого здесь не зародилось. Ничего стоящего. И, насколько я могу судить, уже не зародится. Американцы способны раздуть любые вещи до чудовищных пропорций, создать колоссальную паутину городов, которые в итоге сотрут с лица земли сельскую местность, чтоб не путалась под ногами, но это ничего не изменит. Все их труды — тщетная попытка заполнить пустоту. Положим, завтра материк целиком уйдет под воду — чего лишится мир? Утратит ли человечество хоть один бесценный монумент? Хоть что-нибудь незаменимое! Сожмет ли чье-либо сердце тоска настоящей потери, как если бы, к примеру, исчезло бессмертное творение Данте?
Note55
В свое время самое высокое в мире, 52 этажа, ок. 235 м, здание, где размещались шестьдесят магазинов Ф. Вулворта, — напоминает готический собор и украшен зубцами. Построено в 1911 — 1913 гг. по проекту архитектора К. Гилберта. Архитектура «Вулворта» ознаменовала временный отход от принципов конструктивизма чикагской школы и возвращение облику престижных нью-йоркских зданий стилизаций «под роскошные исторические стили».
А вот сейчас, Джои, я собираюсь на минутку, сделаться серьезным. Хочу сказать пару слов об аэропланах, о той одержимости небом, что, по-видимости, крепко ухватила каждого американца за яйца. Как полагаешь, что означает шумиха вокруг путешествий на Луну, на Марс, на Юпитер? Я всерьез задаюсь вопросом, а что, если эта полетомания вовсе не симптом великого и самого настоящего перенапряжения? Не означает ли она нечто большее, чем просто покорение воздуха, как все кричат? Красивые слова: дескать, авиатор соединяет города между собой, изничтожает стихию времени, творит новые способы общения, и т. п. Однако это лишь часть айсберга. Кое-что скрыто глубоко под водой, например, пробуждающееся мистическое чувство. Авиатор взмывает над землей и вращается вместе с нею… ну, или почти. Он движется со звездами в другом измерении, по крайней мере у него возникает подобная иллюзия. Возникает ощущение власти — не той, прежней, которую порождало прикосновение к земле, а сверхъестественной, которую дает освобождение от земли. Это опасно. Спустя столетие человек снова начнет мыслить астрологически. У него разовьется чувство полета, он упьется космосом, новыми идеями пространства-времени, подобно тому, как захмелела Европа с открытием Америки. Летчик станет уверять себя, будто желает попасть на Луну, Марс, Юпитер, но в действительности никогда не достигнет их. Все, что он найдет, это самого себя — человека, и еще один приступ неистовой созидательной активности. Каждый раз, когда горизонт раздвигается, я имею в виду воображаемый горизонт, земля сжимается. Жизнь не способна раздвигать пределы — она цветет, дает побеги, развивает свои силы. Сегодня люди считают очень важной возможность быстро перемещаться из одной точки в другую. Завтра они замрут на месте, довольные тем, что не нужно никуда двигаться. Они застынут как вкопанные и станут петь о путешествиях к неведомым сферам. Для человека существует лишь одна дорога — дорога к Богу. На этом пути, ища и молясь, человек обретает себя. Тогда он распахивает челюсти пошире и запевает во все горло. И с тех пор Бог ему уже не нужен, поскольку Он везде — дальше самых дальних звезд и ближе твоей собственной кожи. Я хочу сказать, мы летим к Господу на аэроплане. Вот только ни один аэроплан не долетит до Него. Как и ни один человек. Зато мы можем петь «Аллилуйя», и когда мы обретаем себя, «Аллилуйя» не прекращается. Но только мне для этого аэроплан не потребовался. Хватило пары мокасин и твердой почвы под ногами.
А теперь, братец Фредди, как тебе такая песенка? «Выше, выше, выше, моя крылатая машинка!» Мы будем петь ее, забравшись на высший уровень, опираясь ногами на последнюю строфу из «Фауста», пока голова не закружится. Туда, вверх, в безначальное женское лоно. В конце концов, все сводится к зову Природы, что твердит тебе, Богоподобному: «Стань собой! Оставайся на земле!» Давай же отныне взмывать к облакам с этой песней и плавно спускаться на парашюте. В последней строфе взор Гете проник неизмеримо дальше, чем взгляд любого авиатора. Поэт стоял на метафизическом плоскогорье, между небом и землей. Балансируя на краю вечного мгновения, спокойный, непоколебимый, князь над людьми, он превозмог и прошлое, и будущее. Гете увидел великую спираль движения, существующую сразу во всех сферах, ту, что начинается в астрале и уходит в него же. Поэту открылась бесконечность. Прирожденный авиатор, он на целое столетие опередил свое время. Гете умел замереть на месте — и петь.
Вот, Джои, прежде чем запрыгнуть на борт, хочу поделиться кой-какими сведениями об Эмпайр-Стейт-Билдинг. Спорим, у тебя волосы встанут дыбом. Значит, так… После тринадцатого этажа голова уже не кружится, ибо, как известно, скорость уток, летящих к экватору, обратно пропорциональна звуку ядра, падающего сквозь пространство со скоростью восемьсот шестьдесят пять миллионов девятьсот сорок семь миль в секунду. Окна — водостойкие, стены — огнеупорные. Дамским бельем и туалетными принадлежностями торгуют на двести двадцать седьмом этаже. Со дня основания небоскреба восемь миллиардов семьсот шестьдесят пять миллионов четыреста девяносто две тысячи пятьсот восемьдесят три посетителя поднимались до причальной мачты для дирижаблей, причем каждому желающему выдавался парашют и каппа. Эмпайр-Стейт-Билдинг — самое высокое здание мира, даже «невзирательственно» на длину флагштока, на котором триста шестьдесят пять дней и ночей полощутся звезды и полосы, «невзирательственно» на снег, дождь, град, слякоть, туман, гололедицу, банковские кризисы или отсутствие таковых. Швейцары, количество которых слегка превышает численность всех постоянных армий Европы вместе взятых, не выходят на службу без неснашиваемых носков и пуленепробиваемого бандажа. К тому же парни прошли тест на интеллект и ведут себя крайне учтиво, даже когда им недоплачивают. Весь персонал, кроме ночной смены, ежевечерне подвергают дезинфекции во избежание распространения эпидемических заболеваний типа брюшного тифа, дизентерии, желтой лихорадки и прочей заразы. Эмпайр-Стейт-Билдинг — самое изумительное сооружение в мире, за исключением еще более изумительных сооружений, которые пока еще строятся и которые однажды затмят не только прошлое, но и будущее. Ну просто картина горного обвала или оползня.
Однако самое замечательное в самом замечательном из всех замечательных зданий — это магазин подарков. Находится он на двести шестьдесят седьмом этаже, где можно пересесть на другой лифт, который вознесет тебя к триста восемнадцатому этажу, что находится у подножия причальной мачты, вздымающейся, в свою очередь, на умопомрачительный уровень пятьсот шестьдесят третьего этажа. Здесь (я имею в виду магазин) продаются все мыслимые и немыслимые пустячки, безделки и побрякушки. Не последнее место на витринах занимает огромный зверинец фигурок, сделанных сплошь из жевательной резинки — «Ригли», разумеется. Тот, чей изобретательный гений создал данное чудо, прибыл из джунглей Юкатана. После продолжительной и почетной карьеры жевательные магнаты не моргнув глазом выставили творца на улицу. Теперь его можно встретить в «Барбизон-Плаза», где, свободный от гнета «резиновых» баронов, упомянутый гений обретается и время от времени дает интервью. Среди прочих сувениров заслуживают внимания открытки с фронтальными, боковыми и задними видами любого архитектурного сооружения Нью-Йорка, «невзирательственно» на его размер и назначение. Кроме того, снимки с крыш и, конечно же, стереоскопические слайды. На всякий случай, предупреждение случайно забредшим покупателям: товары руками не трогать!
Несмотря на громадные размеры, небоскреб был возведен менее чем за полгода, и все благодаря чудесной службе межотраслевых аэроплановых поставок и поддержке Гильдии плотников и столяров. Вероятно, тебя заинтересует, что, согласно договору, строители обязывались закончить работы к полудню двенадцатого февраля, однако, опять же благодаря вышеупомянутому восхитительному сотрудничеству, здание полностью завершили (а окна полностью вымыли) уже к девяти утра назначенной даты. Окна в контракте не упоминались: это был бесплатный вклад Союза мойщиков. Тут мы хотели бы раз и навсегда развеять клеветнические слухи, возможно, распускаемые конкурентами, о якобы слабом качестве солнечных лучей, пропускаемых данными стеклами. Наоборот, свет абсолютно чист, профильтрован, и администрация Башни гарантирует посетителям безупречную видимость в радиусе не менее семидесяти пяти миль в условиях нормальных барометрических показаний. Подобная гарантия не могла бы быть предоставлена посетителям, если бы не установка новейших термостатов, созданных специально для Эмпайр-Стейт. В дополнение к идеальной видимости приборы обеспечивают также равномерное давление на барабанные перепонки при стремительном опускании в лифте с самого верха до нижнего подвального помещения, которое, по оценкам геологов, расположено в полумиле ниже уровня моря. Потрясающее устройство пока уникально в истории небоскребостроительства и, без сомнения, окажет неоценимую услугу людям, страдающим чахоткой или же одышкой, иногда именуемой «внутренним катаром».