«Нью-Йорк Таймс» с особыми скидками
Шрифт:
New York Times At Special Bargain Rates, 2005
Перевод — Игорь Поминов
Она была в душе, когда зазвонил телефон, и хотя дом был полон родственников, которых она слышала снизу (казалось, что они никогда не уйдут), никто из них не брал трубку. Даже автоответчик не сработал, хотя Джеймс запрограммировал его на ответ после пятого звонка.
Она подошла к прикроватному столику, обернувшись полотенцем, мокрые волосы неприятно шлепали по шее и обнаженным плечам. Она подняла трубку, сказала «алло», и он назвал ее по имени. Джеймс. Они уже тридцать лет вместе,
В первый момент она не могла говорить и даже дышать. Он поймал ее на выдохе, и ее легкие слиплись, как листы бумаги. Когда он повторил ее имя, (необычно неуверенно), сила ушла из ее ног. Они обратились в пыль, она осела на кровать, полотенце свалилось, и мокрый зад намочил простыню. Если бы здесь не было кровати, она бы села прямо на пол.
Зубы стукнулись друг об друга, и дыхание, наконец, восстановилось.
— Джеймс? Ты где? Что случилось? — при ее нормальном голосе, это прозвучало бы, как будто сварливая мамаша отчитывает своего непослушного двенадцатилетнего отпрыска, который опять опоздал к ужину, но сейчас послышалось какое-то испуганное блеяние. Родственники шумели внизу, между прочим, они планировали его похороны. Джеймс засмеялся. Этот звук совсем выбил ее из колеи.
— Ладно, я скажу тебе — ответил он. — Я не знаю точно, где я.
В первый момент она подумала, что он опоздал на самолет в Лондоне, хотя он и звонил из Хитроу перед вылетом. Теперь же появилась другая идея: хотя Таймс и телевизионные новости сообщили, что никто не выжил, один все же спасся. Ее муж выполз из обломков горящего самолета (и из горящих квартир дома, в который врезался самолет, не забывайте, двадцать четыре или больше мертвецов лежали на земле, достаточное число, чтобы мир воспринял это как трагедию) и пересек весь Бруклин в состоянии шока.
— Джимми, ты в порядке? Ты обгорел? — догадка, которая осенила ее после вопроса, пришибла ее, как книга, упавшая на босую ногу, и она заплакала. — Ты в больнице?
— Тише, — сказал он, и его старая доброжелательность, и это старое слово, просто маленький кусочек их семейной жизни, заставили ее заплакать еще сильнее. — Милая, тише.
— Но я не понимаю!
— Со мной все в порядке — ответил он. — С большинством из нас.
— С большинством? Там кто-то еще?
— Не с пилотом, — ответил он. — Он плох. Или, может, это второй пилот. Он продолжает кричать «Мы падаем, нет питания, о боже» и еще «Это не моя ошибка, пусть не ругают меня». Это он тоже сказал.
Ее прошиб озноб.
— Кто ты на самом деле? Почему ты меня пугаешь? Я потеряла мужа, ты, жопа!
— Дорогая…
— Не называй меня так! — прозрачная сопля вылетела из ее ноздри. Он стерла ее обратной стороной ладони и отбросила в сторону, как делала в детстве. — Послушай, мистер, я сейчас наберу звездочка-шестьдесят-девять, и полиция загребет твою задницу, твою тупую, бесчувственную задницу.
Но она не могла продолжать. Это был его голос. И нечего было это отрицать. Пока телефон звонил, никто не поднял трубку внизу, автоответчик не сработал, так что звонили именно ей. И «милая, тише». Как в старой песне Чарлза Перкинса.
Он молчал, как будто давая ее осмыслить все это. Но прежде, чем она опять заговорила, послышался гудок.
— Джеймс? Джими? Ты еще там?
— Да, но я не могу долго говорить. Я пытался позвонить, когда мы падали и, полагаю, это единственная причина, по
— Джимми, ты знал? — эта мысль была самой яркой, и самая ужасная ее часть могла состоять в том, что он знал, хотя бы на две бесконечные минуты. Другие же мысли рисовали обгорелые тела, оторванные головы со скалящимися зубами, даже ловких мародеров, ворующих обручальные кольца и бриллиантовые сережки, но что лишало Энни Дрисколлс сна, так это образ Джимми, смотрящего из окна на улицы, машины и коричневые жилые дома Бруклина, возвышающиеся неподалеку. Кислородные маски свисали как трупы маленьких желтых животных. Багажные полки над головой открылись, вещи из них разлетелись, чья-то бритва Норелко катилась по наклонившемуся проходу.
— Ты знаешь, где ты спустился?
— Честно говоря, нет, — сказал он. — Все поначалу выглядело нормально, до самого конца, может, последних тридцати секунд. Трудно ориентироваться во времени при таких ситуациях. Я так думаю. Ситуациях вроде этой. И скажу даже больше: я всегда думал. Как будто я побывал в дюжине разбившихся 767-х. В любом случае — продолжал он — я просто хочу сказать, что мы будем уже скоро, так что убедись, что в кровати нет парня из службы доставки.
Его абсурдное заявление от парне из службы было их общей шуткой долгие годы. Она снова начала плакать. Мобильник выдал еще пару гудков, будто ругая ее за это.
— Думаю, я умер на секунду или две, прежде чем это началось. Наверное, поэтому я смог к тебе пробиться. Но скоро здесь будет куча призраков.
Он засмеялся, будто это было смешно. Может быть, так и есть. Когда-нибудь она поймет этот юмор. Просто дай мне лет этак десять, подумала она.
А потом, тем «только-с-тобой-говорю» голосом, который она так хорошо знала:
— Почему я не поставил это ублюдка на зарядку вчера ночью? Просто забыл, и все. Просто забыл.
— Джеймс, дорогой, самолет разбился два дня назад.
Пауза. Даже милосердный гудок не заполнил ее. Потом: — Правда? Миссис Кори сказала здесь необычное время. Кто-то из нас с этим согласился, кто-то нет. Я не согласился, но, похоже, она была права.
— В червы? — спросила Энни. Ей казалось, что она плавает вне и немного выше своего полного, мокрого тела среднего возраста, но она не забыла старые привычки Джимми. Во время длинных перелетов он всегда играл в карты. В криббидж или в канасту, например, но червы он действительно любил.
— В червы, — согласился он. Телефон опять выдал гудок, будто он был записан.
— Джимми — она долго не решалась задать этот вопрос, сомневаясь, нужна ли ей эта информация, и теперь вспомнила, что на этот вопрос он ей до сих пор не ответил. — Где ты конкретно?
— Выглядит как Центральный Вокзал — ответил он. — Только больше. И шикарнее. Как будто это не настоящий вокзал, а только декорации для фильма. Понимаешь, что я имею ввиду?
— Думаю, да.
— Здесь, правда, нет поездов, мы их даже вдалеке не слышим, но здесь повсюду двери. Да, здесь и эскалатор есть, но он сломан. Весь в пыли, и некоторых ступенек нет, — он сделал паузу, а дальше заговорил уже тише, будто боясь, что его подслушают. — Люди уходят. Некоторые взбираются по эскалатору, я видел, но большинство пользуется дверями. Думаю, мне тоже нужно идти. Кстати, здесь нечего есть. Есть автомат со сладостями, но он сломан.