Ньюкомы, жизнеописание одной весьма почтенной семьи (книга 2)
Шрифт:
На протяжении последних глав я веду рассказ о той части истории моего милого старого друга, которую я не могу обойти молчанием, хотя и вспоминаю с тяжелым сердцем. Если я без радости описывал великолепие полковничьего дома, поневоле сравнивая его с прежним простодушным и милым мне гостеприимством, то еще мучительней для меня те события, о которых сейчас пойдет речь и которые, разумеется, уже давно предвидел мой проницательный читатель. Да, леди и джентльмены, вы, разумеется, не ошиблись в своем суждении о Бунделкундском банке, куда наш полковник вложил все свои деньги до последней рупии. Solvuntur rupees, etc. {Плакали его рупии (лат.).}. Я обычно пренебрегаю всевозможными фокусами и сюрпризами, составляющими арсенал романиста. Зная с самого начала нашей истории, чем кончится вся эта афера с Бунделкундским банком, я с трудом удерживался от того, чтобы не поделиться с читателем; и всякий раз при упоминании об этом акционерном обществе меня так и подмывало разразиться яростной филиппикой против этого неимоверного, возмутительного и искусного надувательства. То было одно из многих мошеннических предприятий, которые процветают за счет простаков - военных и штатских, -
Крах Бунделкундского банка, о котором сейчас пойдет рассказ, был лишь одной из подобных катастроф. Как раз к тому времени, когда Томас Ньюком стал депутатом от города, коему был обязан своим именем, крупный индийский негоциант, заправлявший делами Компании в Калькутте, внезапно скончался от холеры в своем дворце в Барракпуре. Незадолго до смерти он устроил подряд несколько празднеств, превзошедших своей пышностью даже те, коими баловал калькуттское общество раджа. Весь цвет этого достославного города съезжался на его пиры. Лучшие красавицы Калькутты танцевали в его бальных залах. Разумеется, бедняга Ф. В. не преминул воспроизвести на страницах "Пэл-Мэл" потрясающий отчет "Бенгал Хуркару" об этих экзотических ночных балах, грандиознейший из которых должен был состояться в тот самый вечер, когда Раммун Лал угодил в когти холеры. Был назначен маскарад, долженствовавший затмить собой все подобные развлечения Европы. На балу предполагали появиться две соперницы - властительницы калькуттского общества, каждая в сопровождении своей свиты. Молодые чиновники и недавно прибывшие в Индию прапорщики влезли по уши в долги: понабрали денег под лихвенные проценты в Бунделкундском банке и у прочих банкиров, дабы только предстать с должным блеском в качестве рыцарей и придворных королевы Генриетты-Марии (то бишь Генриетты-Марии, супруги мистера Хастингса Хикса, эсквайра, члена Верховного суда и податного управления), а также принцев и воинов, окружающих паланкин Лаллы-Рук (она же прелестная супруга члена муниципального совета, достопочтенного Корнуоллиса Бобуса); все было готово для блистательного зрелища. Экипаж за экипажем подъезжали к воротам загородного дома Раммуна Лала, а их встречали убитые горем, рыдающие слуги и сообщали, что хозяин их скончался.
На другой день закрылся Калькуттский банк, а еще через день, когда к уплате были предъявлены векселя на огромную сумму, а Раммун Лал был не только мертв, но уже похоронен и на могиле его выли жены, в городе стало известно, что в кассе Бунделкундского банка насчитывается всего лишь восемьсот рупий, тогда как обязательства его превышают четыреста тысяч рупий; через два месяца прекратила платежи лондонская контора Бунделкундского банка на Лотбери, 175, а агенты упомянутой Компании господа Бейнз, Джолли и Кo с Фог-Корта отказались принять к уплате векселя общей стоимостью в тридцать пять тысяч фунтов стерлингов.
Когда из Калькутты прибыли отчеты, подтверждающие это грандиозное банкротство, обнаружилось, конечно, что Раммун Лал, этот коммерческий магнат, забрал в Бунделкундском банке два с половиной миллиона рупий, в получении коих даже не потрудился расписаться. Обнаружилось также, что один из контролеров банка, всеми уважаемый Чарли Кондор (отличный малый, завоевавший известность своими изысканными обедами и талантами комика, нашедшими применение на сцене любительского театра в Чауринги) задолжал банку девяносто тысяч фунтов стерлингов; еще выяснилось, что преподобный Бэптист Белмен, главный архивариус Калькуттского ведомства Сургуча и Тесьмы (замечательный проповедник-любитель, который обратил в христианство двух туземцев и устраивал в своем доме многолюдные вечера просветительного характера), тоже прихватил из кассы семьдесят три тысячи фунтов стерлингов, за что и предстал перед судом по делам о несостоятельности, прежде чем возобновил свою деятельность. К чести мистера Белмена следует заметить, что он, очевидно, и понятия не имел о близящемся крахе Бунделкундского банка. Ибо за три недели до его закрытия мистер Белмен в качестве опекуна детей своей овдовевшей сестры, полковницы Грин, продал все оставшиеся ей от мужа акции Ост-Индской компании и вложил деньги в упомянутый банк, плативший более высокий процент; этими чеками на его лондонских агентов он и снабдил миссис Грин, когда она со своим многочисленным семейством отплывала в Европу на борту "Брамапутры".
Теперь вам становится понятным название этой главы, и вы догадываетесь, почему Томас Ньюком так и не стал депутатом парламента. Так где же они сейчас, наши добрые старые друзья? Куда подевались лошади Рози и ее экипаж? Ее драгоценности и безделушки? На окнах их великолепного дома приклеены объявления о его продаже. Толпы джентльменов иудейского происхождения расхаживают сегодня в шляпах по его гостиным, заглядывают в спальни, взвешивают на руке нашу старую знакомую - бедную кокосовую пальму; рассматривают столовое серебро и хрусталь, щупают ткань драпировок, обследуют оттоманки, зеркала и прочие предметы роскоши. Вот будуар Рози, который с такой заботой обставлял ее тесть; вот мастерская Клайва, увешанная множеством эскизов; а вот полупустая комната полковника под самой крышей дома, а в ней узкая железная кровать, корабельный комод, два дорожных сундука, которые совершили с ним немало походов, а также его старая драгунская сабля и еще другая, подаренная ему туземными офицерами его полка в день расставания. Воображаю, как вытянулись лица оценщиков, когда глазам их открылся весь его солдатский гардероб: за него много не выручишь на Холиуэл-стрит! Один старый мундир и один новый, заказанный им специально по случаю представления бедной малютки
– Один из этих типов поднял меня на смех, когда я, войдя в нашу милую старую гостиную, снял шляпу, - говорил Ф. Б.
– Я предупредил его, что, если он скажет еще хоть слово, я вышибу ему мозги.
По-моему, нам не следует порицать Ф. Б. за такую горячность. Так где же сейчас наша милочка Рози и ее бедный беспомощный сынишка? Где ты, дружище Клайв, сотоварищ моей юности? О, это прегрустная история - прямо рука не поднимается писать ее! Давайте же побыстрее перелистаем эти страницы: мне тяжело думать о злоключениях моего друга.
^TГлава LXXI,^U
в которой миссис Клайв Ньюком подают экипаж
Конечно, все знакомые Ньюкомов знали о бедствии, постигшем эту семью, а я, со своей стороны, еще догадывался о том, что вместе с капиталами нашего добрейшего полковника погибло также почти все состояние его невестки. С разных сторон к ним поступали предложения о помощи, однако они с благодарностью отвергали их; мы тешили себя надеждой, что полковник, располагавший приличной пенсией, неприкосновенной по закону, мот еще вести безбедную жизнь вдали от света, разумеется, по окончании тягостного разбирательства, сопряженного с банкротством. В ходе дела выяснилось, что его самым вопиющим образом обманули; что его доверчивость стоила ему состояния и разорила его близких; что он лишился всего, что имел, однако ничем не запятнал своего доброго имени. Судья, перед которым предстал этот несчастный джентльмен, отзывался о нем уважительно и с симпатией; а разбиравший дело следователь по возможности щадил простодушного старика в его горе и унижении. Томас Ньюком снял себе комнатушку неподалеку от суда, где слушалось его дело и дело всей Бунделкундской компании; жил он там по-солдатски просто, что всегда давалось ему без труда; а когда я однажды случайно повстречал его в Сити, он не стал со мной беседовать и удалился, учтиво поклонившись, с каким-то особым скромным достоинством, чем невыразимо растрогал меня. К себе он допускал одного Фреда Бейхема. Верный Фред неизменно сопровождал его в его походах в суд. Джей Джей, услыхав о несчастье, не замедлил явиться ко мне, горя желанием отдать друзьям все свои сбережения. Мы с Лорой тоже прибыли в Лондон, движимые тем же чувством. Но добрый старик отказался нас видеть. Ф. Б., по небритым щекам которого опять текли слезы, прерывающимся голосом сообщил мне, что дела, как видно, из рук вон плохи, раз уж полковник решил отказаться от сигар. Лора отвезла ему домой коробку сигар, которую мой сынишка, улыбаясь, вручил вышедшему на стук старику. Томас Ньюком погладил мальчугана по златокудрой головке и поцеловал его. Моя жена надеялась, что он поцелует и ее, но он этого не сделал; тогда она, как потом мне призналась, наклонилась и поцеловала у него руку. Он провел этой рукой по глазам и поблагодарил ее, спокойно и с достоинством, однако войти к себе не пригласил и только сказал, что в подобной каморке негоже принимать даму.
– Вы должны были б сами догадаться об этом, миссис Смит, - добавил он, обращаясь к своей квартирной хозяйке, которая проводила наверх мою жену.
– Он почти ничего не ест, - сказала нам эта женщина.
– Кушанья отсылает назад, нетронутые. Почитай, до рассвета при свечах сидит: все бумаги свои листает.
– Он стал горбиться. А ведь раньше так прямо держался!
– посетовала Лора.
Да, он заметно сдал и действительно выглядел совсем стариком.
– Я рад, что они хоть Клайва не потянули в суд, - сказал полковник Бейхему, и в голосе его, пожалуй, впервые послышалось волнение.
– С их стороны было очень великодушно, что они не впутали в это дело моего бедного мальчика; я даже поблагодарил за это суд.
Присяжные и сам судья были глубоко тронуты таким проявлением благодарности. И когда полковник явился за решением по своему делу, судья произнес прочувственную речь. Совсем по-иному оценил он поведение управляющего банком, когда тот предстал перед судом. Он сожалел, что суд не может призвать к ответу этих господ, которые прибыли из Индии f, большими деньгами, продав свои акции незадолго до банкротства Бунделкундского банка. Эти господа умели позаботиться о себе! А что до управляющего, то его жена и по сей день дает роскошные балы в своем роскошном особняке в Челтнеме.
По мнению Ф. В., полковника больше всего угнетала мысль о том, что многие далеко не богатые его друзья вложили по его совету деньги в это злосчастное предприятие. Мог ли он взять деньги Джей Джея после того, как сам убедил старика Ридли приобрести акций Бунделкундского банка на двести фунтов стерлингов! Господи, да он лучше пошел бы со всей семьей по миру, чем взял бы у них хоть фартинг! А сколько яростных упреков услышал он, к примеру, от миссис Маккензи; от ее разгневанного зятя из Массельборо, мужа Джози, от члена Королевской Академии мистера Сми и от нескольких знакомых офицеров, служивших с ним в Индии, - ведь они по его милости вошли в это предприятие. Томас Ньюком сносил эти нападки с удивительной кротостью, как о том рассказывал мне его верный Ф. Б., пытавшийся излить свои чувства в громкой речи, сопровождаемой божбой. Но особенно полковника растрогало письмо, пришедшее в те поры из Индии от Ханимена, который сообщал, что он здрав и благополучен, слыхал, разумеется, о беде, постигшей его благодетеля, и вот шлет денежный перевод, каковой, с соизволения божия, надеется, будет поступать ежегодно в зачет его долга полковнику, а также добрейшей сестрице в Брайтоне.
– Старик был совершенно потрясен этим письмом, - рассказывал Ф. Б., - как держал его в руках, так и выронил вместе с чеком. А потом сложил он руки и голову на грудь опустил. "Благодарю тебя, всемогущий господи!.." говорит, а сам весь дрожит. И в тот же вечер отослал чек по почте мисс Ханимен, сэр, ничего себе не оставил! Взял это он меня под руку, и отправились мы с ним в кофейню Тома; там он впервые за много дней пообедал и выпил две рюмки портвейна, а платил Ф. Б., сэр, да чего бы он только не отдал за нашего милого старика!