Ньютон

Акройд Питер

Вряд ли его особенно заботило отсутствие интереса с их стороны. Когда Коллинз написал ему из Лондона, прося дать разрешение на публикацию некоторых его математических расчетов, Ньютон согласился на это предложение «при условии, чтобы имя мое при этом нигде упомянуто не было, ибо я никак не желал бы публичной оценки и не умел бы с нею справиться, если бы паче чаяния ее приобрел. Она, по всему вероятию, лишь расширит круг моих знакомств, а этого я всеми силами намерен избегнуть». Вот вам явное свидетельство того, что этот человек сознательно поместил себя в кокон уединения и лелеял свое одиночество – оно служило ему чем-то вроде панциря, под защитой которого он мог прятаться, как черепаха. Ньютон постоянно отказывался от сотрудничества с другими и испытывал затруднения, излагая самые глубокие свои мысли: все это являлось неотъемлемой чертой его натуры. Возможно, позже мы воскликнем

вслед за графиней из шекспировской пьесы «Все хорошо, что хорошо кончается»: «Я поняла уединенья тайну». [23]

23

Перевод Т. Л. Щепкиной-Куперник.

Весной следующего года, вернувшись в Вулсторп, он продолжал переписываться с Джоном Коллинзом, который, судя по всему, старался, чтобы Ньютон не утратил интереса к математике. Так, он просил Ньютона подготовить публикацию одного латинского учебника по алгебре, а кроме того, время от времени посылал ему книги, которые считал интересными или важными. Отправив Ньютону De MotionibusДжованни Борелли, [24] он получил резкую отповедь. Ньютон просил его больше не присылать никаких изданий, «ибо вы окажете мне большую услугу, если станете сообщать мне в своих посланиях лишь названия наилучших книг, какие выходят». Он не хотел ни перед кем быть в долгу.

24

«О движении» (лат.). Борелли Джованни(1608–1679) – итальянский ученый, ученик Галилея, автор многочисленных трудов по физике, медицине, астрономии, геологии, математике, механике. Одним из первых сформулировал закон всемирного тяготения.

При этом он продолжал свои математические исследования. Так, он написал трактат «Метод производных и бесконечные ряды», где вводил понятие бесконечно малых, или «неопределенных», членов уравнения. До этого он написал статью о силах вращения, теперь же начал работать над трактатом под названием De Gravitatione et Aequipondio Fluidorum. [25] Но даже в рассуждениях о механике жидкостей Ньютон упорно подчеркивает постоянное присутствие Бога в материальном мире и Его постоянное вмешательство в этот мир. Особое внимание Ньютона к этим вопросам, которые он позже затронул в «Началах», в чем-то сродни его интересу к алхимии и теологии. Впрочем, ни одна из этих работ так и не стала достоянием публики или хотя бы математической общественности. В 1671 году он расширил свою более раннюю статью De Analysi, но и эту ее версию так никогда и не отдал в печать.

25

«О силе тяготения и равновесии жидкостей» (лат.).

Размышления молодого профессора произвели на Коллинза огромное впечатление. Узнал он и о подозрительности Ньютона, и о его стремлении к уединению. Говоря о возможности публикации Ньютоновых трудов, Коллинз заметил одному из своих друзей, что «наблюдал в нем нежелание расставаться с ними или по меньшей мере нежелание испытывать при этом страдания, каковые для него были бы неизбежны, вот почему я предпочел больше не тревожить его касательно этого вопроса». Оказалось, что это лучшая политика, и она принесла нежданные плоды.

В конце 1671 года Ньютон, при посредничестве Коллинза и Барроу, позволил членам Королевского научного общества осмотреть свой шестидюймовый телескоп. Барроу перевез прибор из Кембриджа в Лондон, где Генри Ольденбург, секретарь общества, выставил этот инструмент в помещении общества в Грешем-колледже, в лондонском районе Бишопсгейт. Успех был грандиозный. Телескоп триумфально перевезли в Уайтхолл, [26] где Карл II благосклонно принял сей драгоценный дар, а королевский астроном объявил Коллинзу, что это «поистине чудо искусства».

26

Уайтхолл – резиденция английских монархов до пожара 1698 г.

После этого, не прошло

и трех недель, Ольденбург написал Ньютону, поздравив его со столь замечательным устройством и посоветовав ему выдвинуть свою кандидатуру для избрания в члены Королевского научного общества. Ньютон отвечал в относительно любезных для него выражениях и заключал, что «выразит свою благодарность, сообщив результаты своих скромных одиноких изысканий с целью поддержать ваши философические штудии». Никто и представить не мог, насколько необычными окажутся эти скромные и одинокие изыскания. Ньютон был официально избран членом общества 11 января 1672 года и оставался связан с этой организацией до конца своих дней.

Королевское научное общество было основано всего за двадцать четыре года до этого. Первоначально оно размещалось в доме одного из оксфордских преподавателей. Регулярные собрания общества начали проводиться только в 1660 году, а почти три года спустя, в 1662-м, король дал официальное согласие на основание общества. Его члены сознательно исключили из сферы рассмотрения вопросы политики и религии, что было весьма мудро после всех перипетий английской революции и реставрации монархии. Девизом ученых стало выражение «Nullius in verba», то есть «слова – ничто», или «ничего не принимай на веру». Больше всего их интересовали факты, притом изложенные на простом английском языке; их не занимали ни идеология, ни тем более «религиозный пыл». Они намеревались действовать согласно заповедям практичности и прагматизма. Научные изыскания представлялись им способом утихомирить общественные разногласия: в каком-то смысле очень английская задача. По сути, общество тогда представляло собой весьма разнородную группу натурфилософов и экспериментаторов, чьи дискуссии и обмены мнениями в значительной степени основывались на размышлениях, наблюдениях и определенной школе научной мысли, которую можно назвать «Давайте вообразим, что…».

Спустя восемь дней после своего избрания Ньютон, явно воодушевленный признанием и новообретенным статусом, писал Ольденбургу, что счастлив изложить теорию света, которая побудила его соорудить свой телескоп. Он заявлял, что это «философическое открытие», добавляя, что оно, по его суждению, является «необычайнейшим, если не значительнейшим достижением, раскрывающим тайные действия Природы». Ошеломляющее заявление: в нем чувствуется большая самоуверенность и огромные – хотя и справедливые – амбиции. Он заявлял, что открытие истинных компонентов света знаменует собой некий водораздел, переломный момент в естествознании. И вот 6 февраля Ньютон отсылает Ольденбургу свою статью, на сей раз озаглавленную «Теория света и цветов». Два дня спустя ее тщательно изучили члены общества. В ней, в частности, утверждалось, что «цвета… суть изначальные и врожденные свойства, объясняющие несходство различных лучей» и что «свет есть смешение лучей, наделенных всеми возможными цветами». В этом и состояло новое знание.

Ольденбург в ответном письме выразил свое необычайное восхищение, объявив, что революционный подход молодого профессора к природе света принят очень благожелательно. Ньютон, в свою очередь, послал столь же восторженный ответ, сообщив, что это «несравненная честь» – быть признанным «столь здравомыслящим и беспристрастным собранием», а не истолкованным превратно каким-то «предвзятым и придирчивым сборищем». Он дал Ольденбургу разрешение напечатать эту статью в Philosophical Transactions– журнале, который издавало Научное общество. Теперь Ньютон, так сказать, официально вошел в ряды европейского сообщества натурфилософов, а анонимность, к которой он некогда так страстно стремился, была им утрачена навсегда.

Глава шестая

Тайная вера

Но среди тех, кто присутствовал при чтении его статьи в Грешем-колледже, нашелся ученый, принявший ее совсем не с таким горячим энтузиазмом. Этого ученого звали Роберт Гук. Он написал Ньютону, превознося его «милые и любопытные» эксперименты, и затем развенчивал их в пользу собственной излюбленной «волновой теории» света. Критика была особенно ядовитой, так как Гук являлся в Королевском обществе куратором всех научных опытов. Ньютон не ответил ему напрямую, однако послал письмо Ольденбургу, где уничижительно отзывался о критических замечаниях Гука; он не сомневался, что при более строгой проверке его теория «будет признана верной, подобно истине, как я ее и изложил». Ньютон полагал, что свет состоит из мельчайших частиц, «корпускул», и мимоходом замечал, что «ныне уже незачем обсуждать… является ли свет неким телом». Но он не хотел настаивать на собственной точке зрения. Он был слишком увлечен своей теорией гетерогенности света.