NZ /набор землянина/

Демченко Оксана Б.

— А говорили без ретроспективы, — обиделась я.

— Это не мы, ты сама, — отмахнулся Игль и ссутулился. — Ты, Сима, по сути, резонатор. С точки зрения теории невербальных коммуникаций есть стабилизаторы и резонаторы. Первых больше, люди не склонны к раскачке, мы консерваторы и держимся за привычное. Ты исключение, резонатор, ты усиливаешь… колебания. Проявляешь то, что в нас спит. Лже-Альг искал некий ответ и, вероятно, нашел — при твоей помощи. Гюль искала выход из тупика, — и ты дала ей выход, хотя взрослая часть прайда, выпадая из общности, всегда гибнет, это аксиома. Корабль кэфов ощутил в себе право изменить закон и выйти из сектора ИА, потому что ты резонировала на преимущество справедливости над догмой. Дэй с тобой сам заговорил, хотя до того и отвечать-то

не соглашался, как будто не слышал большую часть вопросов. Наконец, вот Саид, он не считает себя клоном и очень быстро меняется в сторону самостоятельности.

— Достаточно, — строго сказал ри тэй. — Сима, полагаю, вы не хотели бы углубляться в подробности теории?

— Меньше знаешь, крепче спишь.

— Безупречное утверждение, — ри тэй позволил себе улыбку. — Вы готовы изложить просьбу?

— Да. Три желания у меня, значит.

— Три? — поразился старый командир интриганов.

— У нас в сказках всегда три. Одно я оставлю про запас. Второе: Саиду хоть на первое время справить документы и выдать подъемные, мальчику учиться надо. Есть у вас какая-нибудь система помощи несчастным сироткам?

— Можно поискать способ.

— Во-во, нужно. Третье желание: хочу сопровождающего Игля на три дня с полным кошельком, чтобы была мне и Саиду гулянка с сопроводителем, вот.

— Почему Игль?

— Потому что вы достали его! — возмутилась я. — Посмотрите, в каком виде у вас люди выходят из отпуска. Ни загара, ни толстых щек, ни оптимизма. Мы его откормим, он нас избалует.

— Детский сад, — покачал головой ри тэй и покинул комнату, более не уделяя мне внимания.

А мне и не надо. Мы рванули на выход, Игль тащился следом и вздыхал для вида: мол, приказ есть приказ. Но я-то знаю, он готов прыгать от восторга. Небось, забыл, что такое полноценное, содержательное безделье. Вон — очухался, возглавил поход и вмиг доволок нас до шлюза. Значит, обратно летим «Стрелой», той самой, одолженной у меня, а вернее у габ-системы, девять дней назад. Или восемь? Со счетом у меня плохо, я же лежала при смерти.

— Девять, — подсказал Саид.

Значит, вот-вот вернется еще один отпускник — Билли, землянин. Тогда мы, пухлые от сожранных сладостей и пестрые от мишуры, полетим домой, в габ Уги.

История одиннадцатая

Шлак и глоп

Катер империи очень умный. С ним всего разок повозился Игль, провожая нас. И этого хватило, чтобы мы прилетели именно туда, куда летели. Чудо. А как еще это назвать? Я в навигации ноль, Саид даже не знал, что прежде он перемещался между звёздами: ему не сказали, а сам факт сидения в кресле или спанья в каюте не дает повода задуматься. Кажется, Саид вообще до встречи со мной думать не пробовал. Он был нелюбимое дитя прайда, несвоевременная замена, отторгаемая всей их семейкой на уровне рефлекса. Божественный велел — и все молчали. Но от молчания гадкий утенок не становился прекрасной Гулей. Его втихую презирали. А он телепат. Ужас, ну ужас, что я могу сказать? Купила жертве прайдо-сиротства кубометр сладкого. Вроде бы ему не вредно, он же улучшенный хрен знает сколько раз клон. К тому же не фанатик ни капли. Съел сотую долю угощения и потерял интерес. Удивительное существо. Растет, как в сказках. Вчера рыдал над местными детскими мультиками, сегодня вгрызся в архивы и лопатит что-то сугубо умное про теорию пространств и звездную механику. Это я говорю, что мне было сказано — упрощенно, исходя из имеющегося мусора в моей дурной голове.

— Что я скажу? — глаза аж черные. Паникует младенчик.

— Поздороваешься. Но перед этим старательно надвинь ведро на голову. Или что там у тебя?

Игль на прощание объяснил дидяте, как телепат может экранировать себя: мы озаботились психическим здоровьем Гюль, которая пока не в курсе, что её уже задублировали. А узнает — как быть? Альг вон до сих пор без сознания. Я просила дать мне знать, если ему полегчает, пока ничего хорошего не сообщают. Но Альг тэй, у него психика ого-го, железобетонная. Гюль же эфирное создание. Одна спичка — и бабахнет так, габ не соберем по обломкам…

— Это

не ведро. Мысленная проекция осознанной блокировки передачи.

— Будешь умничать, лишу сладкого.

— Ну и пожалуйста.

— Тогда угощу, — с угрозой добавила я. — Вежливо.

— А что я сказал-то?

— Не дерзи тёте Симе, эмбрион. Тетя Сима сама в истерике.

— Не правда. Тебе весело и хочется устроить тарарам.

— Надень два ведра, пока я не взялась за настоящие, блин!

— Швартуемся. Ты мне не тетя, тети старые. Можно, я на ручном причалю? Я читал теорию.

Пришлось красочно представить морду нашего габ-безопасника, минотавра. Страшный он — ужас. Саид отдернул руки от управления. Я подумала про своего гордого шефа в перьях. Саид посопел и плотно устроился в кресле, прикрыл глаза. Типа он тих, как сытая мышь. Врет. Но пока вроде держится обещания и не лезет в навигаторы.

— Готово. На месте.

Я молча прошла в шлюз и дождалась, пока откроется люк. И — мама моя, прямо рыдать захотелось. Я дома! Меня встречают! У меня, оказывается, куча знакомых. На переднем плане габарит Вася с пучком электронных цветов-световодов. Гав, розовый от счастья, сидит на макушке габарита и орёт мартовским котом. Павлино-страус — по правильному он из расы сафаров и имя его Павр — жонглирует дюжиной спиртоперегонных планет-колб, витающих вокруг головы. Значит банкет всегда с нами! И Гюль вышла в люди. Жертва любовных дрязг осунулась, одета в серое, но улыбается искренне. То есть улыбалась, пока не влезла по привычке ко мне в башку. Ей ведь не сообщили о нападении на меня.

— Как же так? — побелела всей кожей и глаза выцвели до прозрачности, — как же? Я бы их… Я бы… Это, это же я их и… Погоди, а что вообще произошло?

— Спасибо, что встретили! — сообщила я всем. — Знакомьтесь, это Саид.

Гюль ознакомилась и с одного взгляда вырубилась. Вася, заранее проинструктированный, подхватил. Павр настороженно сложил хохолок и едва не уронил три планеты — янтарную, зеленую и коньячную, он ведь телекинетик, как все сафары, ему держать не трудно, если не отвлекается. Саид поймал шары и передал Павру. С исключительным самообладанием, не закусывая губу и не бледнея, изучил Гюль.

— И не похожа она, — упрямо сообщил младенец. Погладил себя по волосам, выкошенным в сантиметре от корней, как хороший газон. — Еще и красится, и духи совсем гадкие, в жизни бы не выбрал такие. Фу.

«Фу» — это мое дурное влияние, сама вижу. Прочее сказанное и несказанное и того проще: поза защитная основная. Молодец. Нефиг в обморок рушиться. Габмургер живет с двумя головами и не клюется сам с собой по утрам.

Итак, что мы имеем в итоге первых минут встречи? Все живы и скоро будут радостны. Поскольку Игль за три дня дошел до настоящей расслабухи, он совершил должностное преступление и отдал мне остатки средств, не истраченных на загул. Мы можем пойти и оплатить столик в «Дне». Павр встопорщил перья — у него заведение не хуже! Потом вспомнил, что наблюдать конкурентов всегда не вредно, и тем более на халяву. Присоединился к финальной гулянке отпуска, которую сам и бронировал. Получилось здорово. Саид первый раз в жизни слегка напился. Гюль развезло тоже, наверное, впервые — при её титановой печени улучшенного клона трезвость, по сути, побочный эффект, с которым трудно бороться. Но очень уж старалась, взахлеб устраняла шок. Это все, что помнится. Надо еще разок сходить в бар. Хотя бы усвоить, как он выглядит, когда нет дыма, грохота и толпы.

Неранним утром я очнулась в койке, в своей комнате. Одетая. С новый ворованным блюдцем в обнимку. Это уже традиция, не Гав клептоман — а его подруга Сима… Стыдно? А, ладно, не впервой и вдобавок: с кем не бывает. Я хотя бы очнулась дома. Доволок меня, наверняка, Вася. Только он мог остаться трезв. Вон лежит Гав. Зеленый. Оказывается, морфов тоже тошнит. Не иначе, проводил мне интоксикацию, похмелья-то нет. Но в ушах сильно зудит. Голоса… Хотя нет, это ж не в ушах, это за стенкой.

— Так держать руки не следует. Пластика и эстетика, я ведь объясняла, давала считать, — голос Гюль хрипловат, донимает её головная боль, вот чую.