NZ /набор землянина/
Шрифт:
— Это решение, — прохрипел он, капая пеной на столешницу и почти сходя с ума, ведь ответственность в иерархии — штука убойная, — примет высокий носитель Чаппа. Он, да. Посадка разрешена на орбитальном комплексе гостевого назначения.
И экран погас. Ближняя звезда залила рубку светом рыжевато-лиловым, неискренним до омерзения: спектр излучения, согласно справочнику, жёстко регламентируется и корректируется рюклом настройщиков. У дрюккелей и это — под контролем. У-у, муравьи мозглявые! Это я определённо подумала вслух.
— Полвека назад не видела ты их, — рассмеялся Кит. — Строили вдоль границы нашего сектора стену отчуждения. Так яростно и старательно, мы даже перестали на них сердиться. Их трудолюбие искупает их же… твердопанцирность.
— А что со стеной?
— Так,
— Вот же песец подкрался незаметно… А ты молодец, Кит, ты сечёшь их всех.
— Увы мне, секу, но ничего не предпринимаю, таков удел древних. Мне думается, Чаппа выбрал тебя и пристроил в Уги, надеясь показать именно кэфам, что его раса не совсем окостенела в панцирях правил. Рискованное решение. Но успешное, я заметил сигнал. Однако дрюккели пока не видят того, что вижу я. Так, мы сели. Сима, молчи. Смотри на нижние жвала встречающих. Ходи строго по красной полосе на дорожках. Ни слова Чаппе. Первый кивок тем, кто будет с черными поясами, если они все же явятся. Затем кивок белым поясам. Затем верёвочным, как у Чаппы. Усвоила? И молчи.
— Ты уже говорил.
— Но ты не замолкла!
Я хотела сказать «прости», но тут до меня, наконец, дошло, что значит — во время промолчать. И я ограничилась киванием. Кит подвигал плечами, отчего его наряд обзавёлся вызывающе черным широким поясом и приобрёл на остальной поверхности золотистый тон со сплошной вышивкой красным. Смотрелся в этом кэф — как сумасшедший китайский император, наверное. Он первым прошёл к шлюзу. Я, лихорадочно глотая инструкции, спотыкалась следом. Люк открылся.
Нам предстала дорожка, сплошь чёрная. Кит шагнул на край плотного ворса, там сразу вспыхнула золотая направляющая. Перед кэфом согнулись два носителя в красном — оба выскочили из-за корабля, как заводные черти, скрючились на брюхе и резко встали, вытягивая верхние лапы в жесте имитации гуманоидного приветствия и пряча вторую пару конечностей. При этом нижние лапы стали ногами, а вторые снизу упёрлись в них, упрощая баланс. Рясы скрыли акробатику — колыхнулись и коснулись пола, оба дрюккеля уже балансировали, разместив тела вертикально. Я тоже шагнула на край полотна. Мне выделили красную ниточку, совсем тоненькую. Еще мне выделили двух провожатых, оба в сером.
И мы попёрлись, блин, как заправские канатоходцы, по широченному ковру — нога за ногу, не сходя с линеечек. Если Чаппу разжалуют, — подумала я, — заберу его к себе, гостем. Хоть поживёт без правил, он дядька вменяемый. Ему понравится.
Мы шагали и шагали. Через зону посадки, длинными коридорами до дворца, похожего на песчаный замок, какие дети строят на берегу моря, из наплывов и потёков. По широким низким ходам этого замка, где пахло очень разнообразно, и совсем
Света было мало. Собственно, мерцали слегка лишь мои провожатые — обручами на головах и браслетами на лапах. Еще тлели дорожки. Мы топали и топали, гулкое эхо гуляло невесть где, иногда вдруг возвращалось удесятерённое — и снова пропадало в невидимых, но бессчётных, коридорах и залах… Наконец красная дорожка кончилась, я встала в кружок, как раз вместивший стопы. Через шаг в свой круг встал и Кит. Провожатые угасли. Стало тихо и жутко, как в склепе.
— Мы согласовали решение о приёме, — прошелестело в ушах.
Свет понемногу налился в зал, как будто он был маслом и медленно втекал в помещение. Уровень рос, я могла видеть бледную кромку поверхности света, ползущую все выше, пока она не достигла потолка, и все пространство не стало ровно-жёлтым, до отвращения. Лишённым теней. Бр-р… Словно и пола нет. Словно наша чёрная дорожка висит в пустоте, резко обрываясь пропастью в двух шагах от нас.
Вот к окончанию дорожки провели невидимым фломастером еще пять тонких черных лучей-радиусов, каждый разбух в дорожку. На трёх не было видно направляющей, на четвертой возникла белая линия, на пятой, крайней слева — тускло-бурая. Первым к нам по крайней правой дорожке, сплошь чёрной, прошествовал рослый тощий дрюккель с черным поясом, я кивнула ему вроде бы вовремя и удачно. Затем явились, заполняя дорожки в порядке справа налево, второй и третий дрюккели с черными же поясами. Из прибывших на «стрелку» к Киту авторитетов два не проявили вежливости и не скорчили из морд — подобия лиц. Третий постарался изобразить гуманоида, и я сочла, что он на стороне Чаппы. Значит, при умопомрачительно крутом по меркам их расы поясочке этот муравей не слабак, подставил плечо и поддержал встречу, рискуя потерять статус. Носитель белого пояса тоже явился при лице. Чаппа пришёл последним, он тоже соорудил себе лицо. В общем, нас согласились принять с перевесом в один голос, если я верно считаю.
— Мы слушаем, — проскрипел самый правый дрюккель, мерзко корча из морды — харю. Ох, не любит он нас, ей-ей не любит.
— Законы нерушимы, на этом зиждется миропорядок, — улыбнулся Кит. — Стоит ли спорить с очевидным. Однако, каждый шаг вперед нарушает закон покоя, а каждая остановка нарушает закон движения. Сочетание разумных допущений создаёт путь расы. Вы объявили деяния преступного Уппы недопустимыми, нарушающими слишком многое. Это решение принято, и не мне менять законы, а тем более комментировать их постфактум. Я желал бы всего лишь уточнить для истории причину деяний преступного. Так сказать, дополнить квиппу прошлого до уровня кай… Итак, прошу выслушать. В первичные времена, когда вы жили всего лишь в двух звёздных системах, был короткий период неурегулированности правил. Раса дрюккелей едва не распалась на дрюков, склонных не покидать тоннели, и келей, жаждущих оторваться от поверхности. Вы восстановили порядок, это было разумно. Но тот период характеризовался, повторюсь, временно, наличием двух независимых рюкл-закладчиков и…
— Мы знаем свою историю, — невежливо проскрипел второй справа носитель морды.
— И двух камер ритуалов с кай-цветком в каждой, — добавил Кит, не замечая вмешательства в свою речь. — Собственно, вот это я и желал сказать.
Кит замолк. Дрюккели стояли и скрипели напряжёнными жвалами. Шок — иногда это так приятно. Чужой шок, да еще и злорадно наблюдаемый со стороны. Оба харе-держца постепенно оседали на слабеющих лапах, пока не опустились на четыре конечности, позорно утратив равновесие и выпятив брюшки из-под багряно-золотых мантий. Так им и надо. Я всей душой болела за Чаппу, он молодец, только чуток покачнулся — и конвульсивно дернул пальцами правой руки. Все молчали. Наконец оба оступившиеся дрюккеля заняли подобающие позы, подобрав лапы и одёрнув мантии.