О чем говорят женщины
Шрифт:
Лена, заметив, что у Тани задрожали губы, едва сдержалась, чтобы не запустить в Точкину салатницей.
– Ляль, не надо за меня переживать, я как-нибудь сама разберусь! – сказала Таня.
– Да знаю я, как ты разберешься! – Ляля усмехнулась. – Это мы еще тему Димы Динамо не затронули!
Таня побледнела:
– Вот эту тему прошу не затрагивать. Не надо про Диму. Мы расстались, и все. Не надо ворошить.
– До сих пор не можешь его забыть? – уточнила Ляля.
Таня помолчала, потом твердо ответила:
– А я не
– Таня, но он причинил тебе столько боли?! – не сдержалась Лена.
– Лучшее, что было в твоей жизни?! – возмутилась Ляля. – Да он тебе всю жизнь испортил! Причем я с самого начала знала, что…
Таня пожала плечами:
– Можешь не продолжать. Знаешь, есть такая фраза: «Глупо думать, что кто-то другой может сделать нас счастливыми или несчастными»! Так сказал Будда.
– Вот надо было не Будду, а меня слушать! – с апломбом заявила Ляля. – Я тебе еще десять лет назад сказала, что твой драгоценный Дима из себя представляет!
Ева неодобрительно посмотрела на Лялю: вы что-нибудь слышали про такт и деликатность, Ольга Александровна?
Но Ольга Александровна, она же Ляля, она же блогерша Точка, продолжила «заботиться» о Тане в своей бесцеремонной манере:
– Я сразу сказала, что твой Дима – метро «Динамо»! Будешь с ним по кольцевой ездить туда-сюда и никуда не приедешь! Ну? Так и случилось?
А вот это уже был запрещенный прием. Таня задохнулась, как от боли, вскочила и понеслась в прихожую.
– Эй, ты куда? – растерялась Ляля.
– Точкина, я тебя когда-нибудь убью! – прошипела Ева.
В прихожей хлопнула входная дверь.
– Ушла! – вскрикнула Лена.
Ева с Леной бросились вслед за Таней.
– Таня, вернись, – отчаянно прокричала Лена в пустоту, свесившись в проем лестничной клетки.
Ей никто не ответил.
Лена с Евой вернулись в гостиную, где сидела притихшая расстроенная Ляля.
– Вот зачем ты к ней прицепилась? Тебе этих твоих подписантов мало? Их бы и учила жизни! – вспылила Ева.
– Так нельзя, девочки! – виновато заерзала Ляля. – Я одна ей говорю правду. Киселёва же вообще на себя рукой махнула. Сначала лучшие годы потратила на этого Диму Динамо, а теперь вообще живет, как будто она на пенсии. Ее даже нет в социальных сетях. Вообще. Представляете?! Человек – ноль подписчиков! Как ни крути, это диагноз!
– И что с того, что нет в соцсетях? – усмехнулась Ева. – Я тоже там не бываю – некогда, знаешь ли, работаю аки пчела. Да и вообще – не всем же быть блогершами?!
– Ну так она и дальше будет дружить со своими собаками! – пожала плечами Ляля.
– Да оставь ты ее! Пусть дружит с кем хочет! – отрезала Ева.
Ляля заплакала:
– Так я же хочу как лучше. Я из любви к ней!
– О, вот из благих побуждений, как известно, и творят самые жуткие вещи на свете, – заметила Ева, – короче, оставь Таньку в покое.
Лена вздохнула:
– Вот где она сейчас? Новый год через пятнадцать минут! Ведь она даже домой до полуночи не сможет добраться. А как встретишь Новый год, так его и проведешь!
Ляля заметалась по комнате, по-видимому, отчаянно переживая. Она подбежала к окну и вдруг увидела в освещенном фонарями сквере, напротив Лениного дома, знакомую фигуру. Таня сидела на лавочке и плакала.
Ляля бросилась к дверям. Лена только и успела, что натянуть на нее свою шапку. И Ляля, в платье и туфлях, ринулась в подъезд.
– Да хоть пальто надень! – крикнула Лена.
Но какое там! Ураган с женским именем Ляля уже умчался прочь.
Лена видела из окна, как Ляля в своем феерическом платье с блядским разрезом до уха бежала через сугробы. В какой-то миг Точкина поскользнулась, упала в снег и, видимо, порвала платье, потому что оно треснуло на ней окончательно. Ленина шапка с помпоном в комплекте с этим платьем смотрелась на Ляле феерически. Какой-то старичок-пенсионер, выгуливающий таксу, даже отшатнулся от странноватой рыжей гражданки, а его таксик недовольно затявкал.
Ляля бросилась к плачущей на лавочке Тане и обняла ее.
– Ну что там? – спросила Ева у Лены, не вставая с дивана.
Ева устала – прошлая смена у нее была рабочей; увы, в ресторанной индустрии новогодние дни самые жаркие. Три дня подряд в ее ресторане отмечали корпораты, и Ева вообще не высыпалась.
– Мирятся, – предположила Лена, – о, точно мирятся!
Ляля прижала Таню к себе, как драгоценность, и облобызала ее, отчего Танино лицо мгновенно стало напоминать сплошной мольберт.
Лена высунулась из окна и закричала:
– Да давайте быстрее, дуры! Новый год, Новый год же! Не успеем!
– Успеем, девушка! – ответили Лене гогочущие подростки, проходившие под окнами. – С наступающим!
Ляля с Таней ворвались за пять минут до Нового года. И вот так – Таня в шубе, перепачканная помадой, Ляля в рваном заснеженном платье – взволнованные подруги взметнули бокалы и закричали «ура-ура!». Часы пробили полночь, и начался отсчет нового времени.
– Успели, – выдохнула Ева, – с Новым годом всегда такая штука, вы заметили? Кажется, что не успеешь, но всегда успеваешь, да?
– Д-а-а-а, – замычали барышни под просекко и вкуснейшие Ленины салаты.
А потом они выпили за наступивший год и «за культуру!».
И вот уже далеко за полночь, когда наступил самый душевный час, когда подруги немного устали и переместились из-за стола на широченный Ленин диван, Таня вдруг спросила:
– А помните, как мы встречали две тысячи пятый год? Двенадцать лет назад! Как давно это было! И ты, Лена, пела «Чайку с розовым крылом»?
Лена улыбнулась:
– Да, кажется, это было сто лет назад. Какие мы были молодые, счастливые! А теперь… чайка с розовым крылом сломала крылья.