О чём молчал Атос
Шрифт:
Атос говорил это таким естественным тоном, что уверенность д'Артаньяна поколебалась.
– Ах да, и в самом деле! - сказал молодой человек, пытаясь поймать снова ускользавшую от него истину. - То-то мне вспоминается, как сквозь сон, будто мы говорили о повешенных!
– Ага! Вот видите! - сказал Атос, бледнея, но силясь улыбнуться (2). - Так я и знал: повешенные - это мой постоянный кошмар.
– Да, да, - продолжал д'Артаньян, - теперь я начинаю припоминать... Да, речь шла... погодите
– Так и есть, - отвечал Атос, становясь уже смертельно бледным. - Это моя излюбленная история о белокурой женщине, и, если я рассказываю ее, значит, я мертвецки пьян.
– Верно, - подтвердил д'Артаньян, - история о белокурой женщине, высокого роста, красивой, с голубыми глазами.
– Да, и притом повешенной...
– ...своим мужем, знатным господином из числа ваших знакомых, - добавил д'Артаньян, пристально глядя на Атоса.
– Ну вот видите, как легко можно набросить тень на человека, когда сам не знаешь, что говоришь! - сказал Атос, пожимая плечами и как бы сожалея о самом себе. - Решено, д'Артаньян: больше я не буду напиваться, это слишком скверная привычка.
Д'Артаньян ничего не ответил.
– Да, кстати, - сказал Атос, внезапно меняя тему разговора (3), - благодарю вас за лошадь, которую вы привели мне.
– Понравилась она вам? - спросил д'Артаньян.
– Да, но она не очень вынослива.
– Ошибаетесь. Я проделал на ней десять лье меньше чем за полтора часа, и у нее был после этого такой вид, словно она обскакала вокруг площади Сен-Сюльпис.
– Вот как! В таком случае, я, кажется, буду раскаиваться.
– Раскаиваться?
– Да. Я сбыл ее с рук.
– Каким образом?
– Дело было так. Я проснулся сегодня в шесть часов утра, вы спали как мертвый, а я не знал, чем заняться: я еще не успел прийти в себя после вчерашней пирушки. Итак, я сошел в зал, где увидел одного из наших англичан, который торговал у барышника лошадь, так как вчера его лошадь пала. Я подошел к нему и услыхал, что он предлагает сто пистолей за темно-рыжего мерина. "Знаете что, сударь, - сказал я ему, - у меня тоже есть лошадь для продажи". - "И прекрасная лошадь, - ответил он, - если это та, которую держал вчера на поводу слуга вашего приятеля". - "Как, по-вашему, стоит она сто пистолей?" - "Стоит. А вы отдадите мне ее за эту цену?" - "Нет, но она будет ставкой в нашей игре". - "В нашей игре?" - "В кости". Сказано - сделано, и я проиграл лошадь. Зато потом я отыграл седло.
Д'Артаньян скорчил недовольную мину (4).
– Это вас огорчает? - спросил Атос.
– Откровенно говоря, да, - ответил д'Артаньян. - По этим лошадям нас должны были узнать в день сражения. Это был подарок, знак внимания. Вы напрасно сделали это, Атос.
– Полно, любезный друг! Поставьте себя на мое место, - возразил мушкетер, - я смертельно скучал, и потом, сказать правду, я не люблю английских лошадей. Если все дело только в том, что кто-то должен
Д'Артаньян продолжал хмуриться.
– Досадно! - продолжал Атос. - Вы, как видно, очень дорожили этим животным, а ведь я еще не кончил своего рассказа.
– Что же вы проделали еще?
– Когда я проиграл свою лошадь - девять против десяти, каково? - мне пришло в голову поиграть на вашу.
– Я надеюсь, однако, что вы не осуществили этого намерения?
– Напротив, я привел его в исполнение немедленно.
– И что же? - вскричал обеспокоенный д'Артаньян (4).
– Я сыграл и проиграл ее.
– Мою лошадь?
– Вашу лошадь. Семь против восьми - из-за одного очка... Знаете пословицу?
– Атос, вы сошли с ума, клянусь вам!
– Знаете, милый д'Артаньян, надо было сказать мне это вчера, когда я рассказывал вам свои дурацкие истории, а вовсе не сегодня. Я проиграл ее вместе со всеми принадлежностями упряжи, какие только можно придумать.
– Да ведь это ужасно!
– Погодите, вы еще не все знаете. Я стал бы превосходным игроком, если бы не зарывался, но я зарываюсь так же, как и тогда, когда пью, и вот...
– Но на что же еще вы могли играть? У вас ведь ничего больше не оставалось.
– Неверно, друг мой, неверно: у нас оставался этот алмаз, который сверкает на вашем пальце и который я заметил вчера.
– Этот алмаз! - вскричал д'Артаньян, поспешно ощупывая кольцо.
– И так как у меня были когда-то свои алмазы и я знаю в них толк, то я оценил его в тысячу пистолей.
– Надеюсь, - мрачно сказал д'Артаньян, полумертвый от страха, - что вы ни словом не упомянули о моем алмазе?
– Напротив, любезный друг. Поймите, этот алмаз был теперь нашим единственным источником надежды, я мог отыграть на него нашу упряжь, лошадей и, сверх того, выиграть деньги на дорогу...
– Атос, я трепещу! - вскричал д'Артаньян.
– Итак, я сказал моему партнеру о вашем алмазе. Оказалось, что он тоже обратил на него внимание. В самом деле, мой милый, какого черта! Вы носите на пальце звезду с неба и хотите, чтобы никто ее не заметил! Это невозможно!
– Кончайте, милый друг, кончайте, - сказал д'Артаньян. - Даю слово, ваше хладнокровие убийственно!
– Итак, мы разделили этот алмаз на десять ставок, по сто пистолей каждая.
– Ах, вот что! Вам угодно шутить и испытывать меня? - сказал д'Артаньян, которого гнев уже схватил за волосы, как Минерва Ахилла в "Илиаде".
– Нет, я не шучу, черт возьми! Хотел бы я посмотреть, что бы сделали вы на моем месте! Я две недели не видел человеческого лица и совсем одичал, беседуя с бутылками.
– Это еще не причина, чтобы играть на мой алмаз, - возразил д'Артаньян, судорожно сжимая руку.