О чём молчит снег
Шрифт:
Ане выпала честь потанцевать с Павлом Сигизмундовичем – гуру в области абдоминопластики, к нему даже из-за границы приезжали. Покружиться с массажистом под ревнивым взглядом Верочки и потоптаться с несчастным мастером шугаринга, которого самого поздравить в этот день не мешало бы.
Из неловких объятий парня её выхватили умелые руки Егора, повели лёгкими движениями, кружа в ограниченном пространстве кабинета. Аня быстро вспомнила, что на самом деле она любила и умела танцевать, когда-то с удовольствием занималась хореографией, просто под гнётом бесконечных
А сейчас она легко кружилась в придерживающих объятиях Егора и млела от удовольствия, причём от чего именно, сказать было сложно. От самого танца, дорвавшись, наконец, до простой радости, или от близости Егора, что ни в какие рамки не годилось, даже украдкой мечтать о подобном было недопустимо.
Она – замужняя женщина. Он – мужчина её подруги.
– Ну всё, Георгий Давидович, – громыхнула Галина Эдуардовна на весь кабинет, – после такого, как честный человек, вы должны жениться!
Окружающие покатились со смеха. Аня против воли залилась горячим румянцем, быстро отвернулась к окну, пряча лицо. Егор с максимально бесстрастной улыбкой мягко отвёл Аню в сторону, обернулся к Галине Эдуардовне и громко, торжественно заявил:
– Если я когда-нибудь женюсь, то только на вас, дорогая моя!
– Придётся подождать, когда я овдовею, а Семён Павлович мой ещё хоть куда. Боюсь староваты вы будете для такой красавицы, как я.
Галина Эдуардовна встала во весь свой немаленький рост и вес, покрутилась вокруг своей оси, демонстрируя себя во всей красе, и завершила полушутливым, слегка самодовольным:
– То-то же!
– Сердцеедка! – Егор наигранно схватился за область сердца, покачнулся и закатил глаза, вызывая море громкого, раскатистого, доброжелательного смеха.
Аня успела выдохнуть, прийти в себя и потихоньку выскользнуть в коридор, а после, так же по-английски тихо, уехать домой.
В кухне бубнил телевизор, голосом симпатичной дикторши обещая очередное похолодание и снегопад. На полу выстроились в ряд пустые бутылки из-под пива, на столе остатки трапезы, явно не на одного взрослого и ребёнка трёх лет.
В комнате, устроившись рядом со спящим Олегом, сидела Василиса в окружении мягких игрушек, смотрела Дашу Путешественницу, иногда подпрыгивая, чтобы ответить на вопросы мультипликационной девочки на экране.
– Олег, иди на кровать, – проговорила Аня, тормоша мужа за плечо.
Сморщилась от запаха перегара, хорошо хоть лежал спиной к дочери, та не дышала мерзостью.
– Ань, – недовольно завозился Олег.
– Иди, я расстелила. Вечер уже, почти ночь, выспишься хоть.
– Ладно, – Олег перевернулся, машинально погладил Василису по светленькой, кудрявой макушке, встал, отправился в сторону кухни.
– Олег, – нахмурилась Аня, выйдя вслед за мужем, убедившись, что дочку от одного из обожаемых мультфильмов не оторвать – Мог бы не пить
– Прости, – шлёпнулся на стул Олег, выпил одним махом стакан воды, цокоча зубами по стеклу, – Сутки паршивые, с утречка ДТП с констатацией, днём суицидница, еле откачали, потом на стройке мужика завалило, через восемнадцать часов обнаружили, сама понимаешь, краш-синдром, вряд ли выкарабкается, и под занавес позднее послеродовое кровотечение – не довезли. Двадцать три года девчонке, одна с ребёнком была, пока муж приехал с работы, пока нас вызвал…
– Жопа, конечно, – посочувствовала Аня.
Искренне посочувствовала, кому, как не ей знать ад, который почти ежедневно проходил Олег. Ей удалось вырваться, она просто больше не могла ни терпеть эту работу, ни справляться с нагрузками, ни мириться со скотским отношением начальства и пациентов, ни с копеечной зарплатой.
Олег не уходил, не мог, вернее, не хотел, «подсел на иглу». Из скоряков либо в первые годы бегут сломя голову, либо тянут эту лямку до самого конца, отнюдь не победного.
– Я уберу, – огляделся вокруг Олег. – Иван заходил, – извиняющимся тоном пояснил он.
– Хоть бы суп из пакета сварили, – вздохнула Аня. – Опять ерундой закусывали. Людей спасаете, а себя до язвы доводите… Сейчас суп сварганю, – достала заранее разделанную курицу, картофель, овощи, зелень.
– Фрикадельки с рисом были, но они Василисы, мы так… – Олег махнул рукой.
– Папа! – подскочила дочка. – Смотри, какой я рисунок нарисовала. Цветочек для мамы!
– Очень красивый цветочек, – подхватил Олег малышку. – А ты мой самый красивый цветочек, самый вкусный, съем!
– Нет, нет, нет, – засмеялась Василиса, выворачиваясь из рук папы. – Не догонишь и не съешь!
Олег шутливо побежал в комнату, «догоняя» дочку, Аня принялась чистить овощи, бросая взгляды на большой букет тюльпанов в двухлитровой банке. Столько лет живут, подходящей вазой так и не обзавелись. Обходились без цветов, не нужны были вазы, ни большие, ни маленькие. На Озоне что ли заказать…
Ближе к ночи Олег растянулся на кровати, полусонно глядя на экран телевизора, где молчаливо бегали врачи сериала, спасая жизни направо и налево. Василиса крепко спала, уткнувшись личиком в одну из своих мягких игрушек, сегодня в розового слона Василия, названного в честь маленькой хозяйки.
Аня устроилась рядом с мужем, вздохнула, сами собой полезли воспоминания о том человеке, о котором думать нельзя, запрещено строго-настрого. Как он подарил тюльпаны, как шепнул: «Всё хорошо, Анют».
«Анюта» – это его, неизвестно откуда взявшееся, такое вдруг сладкое, щекочущее в груди, где-то у сердца.
Руки его на талии, прижимающее к своему сильному телу совсем легко, между прочим, и от этой близости так хорошо, что хочется жмуриться, как кошке в солнечном луче.
Сжала ноги от накатившего желания, настолько острого, что стало стыдно, хотя стыдиться-то нечего. Она взрослая женщина, двадцать семь лет, почти двадцать восемь, хотеть близости – нормально.