О чем поет ночная птица
Шрифт:
Вита моргнула. Поднялась, подобрала ведро и косясь изумленно на Руслана, старательно обошла его, домой двинулась.
— Ну, уж нет, девушка, — зубами скрипнул. Выпрямился и за Витой пошел, нагнал у подъезда, не дав захлопнуть дверь перед носом.
Девушка медленно начала подниматься вверх, прижимаясь к стене и пугливо поглядывая на Руслана. А тот шел рядом, молчал и смотрел. Что говорить, зачем? Ему все ясно, а ей… наверное никогда ясно не станет, как не объясняй, сколько не жди.
Девушка бледнеть начала, зрачки все больше от страха. Остановилась, ведро из рук выпустила. Оно покатилось
— Я тебе цветы привез. Розы. Двадцать пять роз чайного и бордового цвета.
Но видно поздно. Вита начала сползать по стене вниз, глядя на Руслана. Однако взгляд изменился — не страх, а удивление появилось. Мужчина успел ее подхватить и прижал к себе и стене, крепко стиснув талию.
— Двадцать пять роз, украшенных лентами и всякими ерундовинами, — сообщил глухо, еще надеясь спасти положение, вытащить Виту, заставить очнуться, переключиться. Страшно ему стало за нее до паники. Она будто умирала, как та — молча, без укора в глазах, а лишь с немым желанием что-то понять, и падала, падала… а с ней он.
Но сейчас как и тогда он сдержал крик, рвущийся из горла, протест сердца и души, выхлоп ненависти к себе, ко всему миру, рев отчаянья. Все это утонуло в глухом безмолвии, как тонуло сейчас.
Зеленин дрогнул: второй раз он этого не переживет, второй раз этого не будет, только не с Витой!
И зашептал, как заведенный робот, держа ее чуть дыша и вслушиваясь в ее дыхание, биение крови под руками. Но даже голосом свое состояние не выдал.
— Цветы. Розы. Огромные бутоны разных цветов. Красивые ленточки, красивый узор обертки. И цветы красивые. Тебе.
Вита вздохнула, словно из воды вынырнула, уставилась на Руслана глазами с блюдца:
— Мне? — спросила шепотом, не веря.
— Тебе. Огромный букет роз. Тебе.
Перевел дух Руслан, видя как она оживает, сглотнул комок в горле, и ткнулся лбом в стену, прижимаясь к щеке девушки:
— Только тебе. Только для тебя, — шепнул на ухо. Ноздри защекотал ее запах, тонкий, нежный, сладковатый и вынес все мысли из головы. Мужчина коснулся губами ее шеи, осторожно прошел вверх, добрался до губ, не встречая сопротивления. Руки прошлись по талии, очерчивая силуэт и не смогли удержаться: одна скользнула к бедрам, другая к груди.
Вита смешно пискнула, но не отстранилась, не возмутилась — смотрела в глаза Руса удивленно и выжидательно. Руслан совсем потерялся и чуть не сорвался, не взял ее прямо здесь, в подъезде на лестнице. А что удержало?
Страх, все тот же страх.
Страх потерять ее, обидеть, страх потревожить ее хрупкую психику, сломать в ней что-то. Да и не шлюха она, не девочка по вызову, а он хоть и сволочь, но не до такой степени, чтобы малышку доверчивую в свое удовольствие пользовать.
— Ты кто? — прошептала.
— Рус, я — Рус. Поехали ко мне, — прохрипел, понимая, что сейчас слабо себя контролирует, а еще минута, две ее близости — и не сдержаться, наплюет на все метания, выкинет зыбкие барьеры как ведро с лестницы.
— Ааа-андрей…
— Мы позвоним ему. У него есть телефон? — а руки предатели гладят доверчивое тело, и разуму ровно на все телефоны разом. — Поехали.
— Ааа… уу… те-телефон?
— У меня есть. Позвоним.
— Я… нет… Ааандре-ей будет бе-беееспокоится…
— Речь о тебе. Обо мне. О нас. Причем тут Андрей?… Я люблю тебя, — прошептал не веря что сподобился такое сказать, глядя прямо в глаза. И понял: смог, потому что правду сказал. Это ложь с откровением взглядов никак не сходится, а правде скрываться не зачем, легко она с губ срывается, легко от сердца к сердцу дорогу находит. — Люблю, — накрыл ее губы. Вита дрогнула, задрожала под его натиском, безумным как он сам в эти секунды.
Ее дрожь последней каплей в чаше его терпения стала.
Подхватил на руки и решительно вниз потащил. Через дорогу до машины — с рук не спуская. В салон усадил, сел за руль и дал по газам — молча.
Может, растерялась Виталия, может, сопротивляться в принципе не умела, а может и влюбилась как он, только не перечила ни взглядом, ни делом, даже когда он на светофоре целовал ее, не отталкивала его жадные руки, не противилась жарким губам.
Сладко ему с ней было, так сладко, что не помнил, как домой приехал, машину в гараж загнал.
С порога в губы девушки впился, на руки подхватил и в спальню.
Рубашка с пиджаком в одну сторону, брюки в другую, а Виту осторожно раздел, ласково. Она дичилась, вздрагивала, краснела, как девочка, но слушалась. Позволила кофту снять, а маечку — ни в какую, да еще и грудь ладонями прикрыла, колени поджала. Столько трогательности в этом милом жесте было, что у Руслана в горле пересохло. Нежным стал, таял как вата сахарная касаясь губами ее кожи и все насытиться не мог теплом ее, ароматом.
Словно юность вернулась, то далекое и стершееся на жизненной дороге ощущение чего-то возвышенного и прекрасного, что только раз дано испытать человеку.
А вот ему два. За что же счастье такое?
Да, счастье — такое оно. Когда не больше и не меньше и все устраивает, радует, грань гармонии и свободы, отрешенности от забот, суеты, лишних мыслей, когда ничего и никого больше не надо.
Обнял ее, руки прикрывшие грудь, своими ладонями накрывая, прижался щекой к ее виску:
— Я люблю тебя…
Давно он не говорил этих слов и лишь раз они были сказаны искренне, той первой женщине, что была в его жизнь, кажется тьму лет назад. Ее он помнил смутно, но помнил как это было, и сейчас ощущение вернулось, такое же робкое и пугливое, но жаждущее познать запрет и овладеть первым в жизни бастионом.
Но сейчас он не спешил, ничего не боялся. Он не хотел покорять, он хотел любить и дарить. Чувствовать каждой клеткой своего организма, своей души — ее клетки, ее душу.
— Ты ослепительно красива, — прошептал, осторожно убирая руки с ее груди, погладил холмики через атлас майки, не настаивая, чтобы она рассталась с ней. Зажмурился, впитывая губами нежность кожи на шее. Вита вздохнула, послушно склоняя голову на бок и подставляя шею, плечо под власть его губ. Этого было достаточно, чтобы он понял, в чем еще имел сомнения — он желанен.