О чём умолчали книги
Шрифт:
Калман Тали с большим мастерством воспроизводил в стихах стиль той далекой эпохи. Однако эти песни и баллады, написанные человеком, знакомым с творчеством Петефи и Араня, звучали вполне современно, и «может быть, — писал Ф. Ридл, — в этом и кроется причина их огромной популярности у нас». Нет, только ради прославления героев–куруцев Тали писал свои баллады и песни и только ради вящей славы утаил свое авторство. И отвечая на нападки «патриотов», Ф. Ридл говорил, что «в богатом океане народной поэзии несколькими жемчужинами больше или меньше в счет не идет. Наша народная поэзия не понесет чувствительной потери, если мы признаем, что эти прекрасные баллады написал Тали». Как считал Ф. Ридл, Тали, добровольно отрекшись от авторства, тем самым совершил бескорыстный поступок. А для литератора это равносильно жертве и свидетельствует о полном отсутствии честолюбия.
Когда думаешь о том, писал Ф. Ридл, что Тали свои чудесные стихи выдал за народные, то вспоминаешь слова одной из его баллад. В ней автор спрашивает, кто написал эту балладу, и отвечает: «Настоящий сын Венгрии, уж этому-то каждый может поверить».
В истории со стихами куруцев Ф. Ридл выступил в роли разоблачителя мистификации Калмана Тали. А что если в случае с повестью «Мебель розового дерева» Ридл, известный знаток литературы, академик, тонкий мастер пера, исследователь творчества Зрини, Верешмарти, Петефи, Араня, «вдохновленный» опытом Тали, пошел по его пути?
Что давало основания сделать такое предположение? То, что венгерский перевод повести «Мебель розового дерева» был подписан инициалами Ф. Р. Не замешан ли здесь все тот же Фридьеш Ридл, — решил А. Комлош.
В самом деле, что если «Ф. Р.» никакой не переводчик, а за этими инициалами скрылся истинный автор повести — Фридьеш Ридл. В мировой литературе предостаточно таких примеров. Нет, здесь положительно стоило как следует разобраться. Вполне можно было допустить, что Ф. Ридл, любивший покрывать свою деятельность завесой тайны, сам написал эту превосходную повесть и, обратив все в грандиозную шутку, выдал повесть за произведение А. Франса.
Но, внимательно перечитав еще раз историю старого холостяка — учителя в провинциальном колледже из «Мебели розового дерева», Аладар Комлош понял, что повесть эта — произведение слишком талантливое, написано рукой мастера. А главное, по духу оно очень близко некоторым франсовским творениям. В нем много типичных для Франса особенностей стиля, масса деталей и подробностей из французской жизни, которые могли быть известны только французу. Нет, венгерский писатель вряд ли мог быть ее автором. Тогда с удесятеренной энергией А. Комлош пускается на розыски фактов, которые подтвердили бы авторство А. Франса. Однако и здесь его ждало разочарование. В двадцатипятитомном собрании сочинений А. Франса, выпущенном издательством Кальман–Леви, нет и следа «Мебели розового дерева». Знатоки творчества французского писателя, его биографы ни словом нигде не обмолвливаются о таком произведении. О словарях не приходится и говорить.
По просьбе А. Комлоша, один из его друзей занялся поисками следов «Мебели розового дерева» в парижской национальной библиотеке. Увы, французский оригинал как сквозь землю провалился. А ведь не могло же так просто затеряться произведение в несколько десятков страниц. Те годы, когда повесть была опубликована в Венгрии, были годами великого успеха Анатоля Франса. Слава его перешагнула границы Франции, его жаждут читать во воем мире, в том числе и в Венгрии. К нему обращаются из Венгрии с просьбой прислать что-нибудь свое. Анатоль Франс, не умевший говорить нет, идет к себе в кабинет, роется в ящике стола, вынимает оттуда единственный рукописный экземпляр незавершенной повести и не задумываясь о том, чтобы ее зарегистрировать, ибо не ведет учета своих рукописей, отсылает ее в Будапешт. Он «не умел отказывать в удовольствии ради удовольствия для других».
И все же трудно было поверить, чтобы о повести не осталось каких-либо следов в записях А. Франса, в его переписке. Как нельзя было предположить и то, что издатели, буквально охотившиеся за каждым неизвестным произведением А. Франса, могли «прозевать» такую замечательную его повесть. Здесь что-то не так, говорил себе А. Комлош. Он искал самозабвенно и увлеченно, работал, словно детектив; писал письма в Париж издателям А. Франса, разыскал его бывшего секретаря и всем задавал один и тот же вопрос: не известно ли им что-либо о такой повести. Ему пришла в голову мысль просмотреть архивы издательства, выпускавшего книги «Дешевой библиотечки». Возможно, сохранились гонорарные ведомости. По ним легко будет установить автора, которому были выплачены деньги за повесть, а также расшифровать имя переводчика. Но и тут его постигла неудача: писателям–иностранцам в конце прошлого века гонорар вообще не платили, к тому же все издательские счета давно были уничтожены.
В разгар этих поисков пришло письмо из Франции от знатока творчества А. Франса, сотрудника издательства Кальмана–Леви Леона Кариаса. «Я сделал все возможное, — писал он, — чтобы отыскать в жизни и трудах А. Франса хотя бы какой-нибудь след повести, о которой вы меня спрашиваете. Все мои усилия ни к чему не привели. Я почти уверен, что речь идет о литературной мистификации и что французского оригинала этого произведения вообще не существует».
Вывод был достаточно категорический, чтобы охладить пыл «следопыта» — литературоведа. Видимо, ничего не оставалось, как сложить оружие и отказаться от мысли, что «Мебель розового дерева» — произведение А. Франса.
Значит — литературная мистификация. И автор ее, если судить по инициалам, которыми подписан мнимый венгерский перевод, — все-таки Фридьеш Ридл. У А. Комлоша возникла мысль о том, что, возможно, существует целое «тайное» творчество Ф. Ридла — разбросанные по журналам произведения якобы иностранных авторов и переведенные неким «Ф. Р.» на венгерский язык.
Начался розыск этого «тайного» литературного наследства. Прежде всего следовало просмотреть комплекты журнала «Будапешта семле», постоянным сотрудником которого был Ф. Ридл. И вот тут-то Комлош встретился с тем, что изменило все направление его поисков. В оглавлении нескольких номеров подряд за 1896 год значилось: «Мебель розового дерева», повесть А. Франса, перевод на венгерский И. Р.
Во–первых, из этого вытекало, что повесть была опубликована журналом раньше, чем она вышла отдельным изданием. В этом, впрочем, не было ничего особенного: и журнал, и «Дешевую библиотечку» издавал один и тот же редактор. Комлоша заинтересовало другое: почему в журнале переводчик подписался другими инициалами? Возможно, это опечатка? Но тогда она не повторялась бы в нескольких номерах. Следовательно, опечатка в инициалах была допущена не в журнале, а при отдельном издании повести. И за правильные инициалы надо считать И. Р., а не Ф. Р. Версия с авторством Ф. Ридла таким образом отпадала. Кто же в таком случае скрывался за буквами И. Р.? Для того чтобы разрешить эту новую загадку, потребовалось немного времени. За инициалами И. Р. скрывалась Иолан Речи — супруга профессора Дюлы Харасти, преподавателя французского языка и литературы в университете. Иолан Речи была известна как переводчица многих произведений французских писателей. Причем ее переводы часто печатались в журнале «Будапешти семле». Едва ли можно было ожидать с ее стороны такой блестящей литературной подделки. Обман исключался и со стороны ее мужа профессора, весьма дорожившего своей репутацией. Ведь в случае разоблачения вся его карьера была бы под угрозой. Но то, что венгерский перевод повести А. Франса вышел из дома супругов Харасти, не вызывало сомнений. В этом все больше убеждался А. Комлош. Подтверждение этого он нашел и в переписке Д. Харасти, опубликованной в 1910 году. Среди его эпистолярного наследства оказалось и письмо редактора журнала «Будапешти семле», в котором тот просил у Харасти переводной рассказ «…по возможности того самого французского писателя, рассказы которого я уже печатал, а вы мне с большой похвалой отзывались еще об одном его произведении — о столе розового дерева». Автор письма признавался, что запамятовал имя французского писателя.
В ответ на это письмо рассеянного редактора Д. Харасти пишет ему 30 декабря 1896 года: «Посылаю вам перевод одного из самых известных итальянских рассказов Стендаля». А дальше следуют слова, которые в какой-то мере объясняют происхождение венгерского перевода повести А. Франса. «Я трижды писал, чтобы получить какой-нибудь рассказ Анатоля Франса, — сообщает Харасти, — возможно, когда-нибудь и пришлют, а мы переведем».
Слова «трижды писал» А. Комлош считает ключом к разгадке тайны повести, остается только найти замок, который отпирался бы этим ключом.