О черном маге замолвите слово
Шрифт:
Однако окружающее его великолепие все больше усиливает смутную тревогу, да и в сказки Дамир давно не верит — чего ради его забрали сюда из приюта? И куда — сюда…
Куда — на свое несчастье, он понял, когда уже было поздно.
— Какие глазки, чистый сапфир!
— А губки… просто предназначены, что бы вставить в этот сладкий ротик! — последовавшая за непристойностью попытка не удалась, но сразу прояснила всю картину.
…Вездесущие руки, забирающиеся в самые заповедные уголки, по-хозяйски шарящие по беспомощному телу, похожему больше на тряпичную куклу — как же
Ужас. Омерзение. Отчаяние.
Он не кричит и не плачет: это не с ним… конечно, не с ним!
Боль — утверждает обратное.
Бесполезно просить о пощаде и помочь некому… Дамир лишь еле слышно всхлипывает, сквозь стиснутые до хруста зубы.
Хуже всего понимание, что это только начало, что его не отпустят, а у этих достаточно опыта, что бы сломить любого… Разве у него есть выход: покориться сразу или дождаться пока его сломают, растопчут окончательно, превратив даже не в раба, а просто вещь для удовлетворения извращенной похоти?
Когда его ненадолго оставляют в покое, Дамир запредельным усилием сползает с пышной постели и добирается до окна, что бы не прыгнуть: упасть — сквозь изысканный цветочный витраж…
«Я не хочу этого знать! Не хочу видеть!
Надо!»
Боль в виске была ослепляющей в прямом смысле. Ладанка на груди налилась тяжестью, и казалась мельничным жерновом на шее утопленника. Она отзывалась еще более интенсивной, тянущей, ноющей болью в сердце, от которой было трудно дышать.
Хотелось сейчас же бросится в славный город Винтру и пустить скотов на кровавые ошметки… Что бы не осталось камня на камне не только от притона, но и от самого города, в котором возможно такое!
Вместо этого, господин Фейт, тянул парнишку обратно, и когда из-под загнутых длинных ресниц потекли настоящие живые слезы, понял что победил.
— Поплачь, это правильно… Твое счастье, мальчик, что ты еще умеешь плакать…
Ты сильный. Ты боролся и победил. Ты выжил. А остальное — всего лишь призраки…
Мы с ними справимся, — он чувствовал себя опустошенным едва ли не больше, чем несчастный мальчишка.
Не до книги было, — остаток ночи доктор Фейт отпаивал парнишку успокаивающими настойками. Дамира трясло, он дергался и цеплялся за снова спасшие его руки: где его такого оставишь. Только когда раздался немного охрипший, непривычно робкий голос, Фейт вернулся к реальности, и расцепил свою хватку.
— Мастер, вы просидели так всю ночь! — Дамир потрясенно заглядывал ему в лицо.
— Надо же, светает… — слегка смутился господин Фейт, — задумался.
Этой ночью он сам едва не шагнул за запретную грань. Сила Башни в ненависти, и только иссушенное ненавистью сердце — ключ к ней, а боль, горечь, вина — ростки, которые дают богатые всходы.
— Мастер… — Дамир сел, отводя глаза.
— Не надо. Все прошло. И ты не один теперь.
— Спасибо вам… — Дамир проглотил застрявший в горле комок.
Да, мальчик, когда живое отходит ото льда, это всегда
Говорят, собачья преданность. Действительно, собаки верные существа. Превзойти их трудно, но можно.
Больше всего на свете Дамир мечтал умереть за этого человека. Положить к его ногам весь мир и себя в придачу. Скажи мастер Фейт, что все-таки решил проводить на нем какие-нибудь особо мучительные опыты, он только поцеловал бы ему руки. А может и ноги. Он переживал оттого, что не знает как и скорее всего не способен быть ему полезным.
Господин Фейт смотрел на него с затаенным восхищением и улыбался про себя: каким чудом Дамиру удалось не превратить свою душу в выгребную яму, ведь за свою короткую жизнь парнишка вдосталь наглотался всякой мерзости. Не сердце — сплошные раны… Однако, сломить его не так-то легко! Нет, он просто не имеет права дать загубить такое сокровище, как этот мальчик со стальным стержнем внутри. Вот он, смысл. Вот она цель — несравнимо более достойная, чем самая праведная месть: сделать так, что бы Дамиру никогда не пришлось скрываться, что бы он никогда не был гонимым, что бы никогда больше тень Башни не смогла бы до него дотянуться, а Светлые соответственно потеряли интерес. К нему и к другим таким же, виновным только в том, что они родились под определенной звездой.
Он дал себе клятву, что этот Агон будет последним, но кажется, впервые осознал насколько она важна, что это не может быть просто прихотью, обусловленной личными обидами.
Только что же ему делать? Господин Фейт передал свои извинения смотрителю и получил ответные, в связи с тем, что тот не будет иметь возможности передать ему искомое в ближайшее время. Но рано или поздно, — Сказание «О Тенях и Тьме» окажется у него в руках. Он не сомневался, что нужные сведения будут там, и тогда можно будет завершить наконец задуманное. Затянувшийся Агон завершится, но новый не начнется уже никогда, потому что мир снова станет целым. В котором найдется место для всех.
Правда, вероятнее всего, для всех, кроме него самого. И как тогда быть с Дамиром, который сейчас, думая, что его никто не видит, пытается повторить один из выпадов примененный господином Фейтом тогда в лесу его же рапирой?
Фейт засмотрелся: несмотря на худобу, которая впрочем уже почти прошла, парнишка был хорошо сложен и физически развит, обещая стать отличным бойцом.
Мальчик заметил своего кумира и напрягся.
— Неплохо, — серьезно одобрил его мастер Фейт, — хотя и не совсем правильно.
Смотри: ногу так… эту руку сюда… расслабь запястье…
Потом он сбросил камзол и около часа показывал пришедшему в восторг мальчишке правильные приемы и позиции, пока у Дамира не начали отваливаться руки от усталости.
— Надо подобрать тебе что-нибудь более подходящее, — определил наставник, — Дерешься ты лучше, чем пишешь.
Дамир вспыхнул, но обожаемый мастер Фейт лишь как всегда улыбался кончиком губ.
— Только запомни, не все можно решить схваткой, даже дуэльной. И не всегда оружие вообще стоит доставать.