О духовной жизни современной Америки
Шрифт:
Нет причин полагаться на американский вкус к декорациям, особенно после пристального его изучения, это вкус неотесанный — в нем не чувствуется никакой школы. Американцам и мечтать не приходится о таком декоративном искусстве, какое было создано Людовиком Баварским, они даже представить себе не могут такой красоты, как скользящие, вращающиеся волшебные пейзажи в «Урвази», в ином случае они не стали бы похваляться своим собственным эффектным картонным лесом. Но американцы не знают искусства декорации, оно неведомо им, даже в этой сфере они ничему не желают учиться. Они предельно последовательны в своем самодовольстве.
II. Враждебность ко всему чужеземному
В наших газетах иной раз можно прочитать, что в такой-то день в Нью-Йорке сыграли «Привидения» Ибсена, а в другой день в одном из городов американского Запада показали пьесу Сарду. Все это правда лишь наполовину. Говорю это частичка по собственному опыту, частично по рассказам других. «Привидения» ни разу не ставились в Нью-Йорке, так же как и пьес Сарду ни разу не играли ни в одном американском городке [13] . Что же касается «Привидений», то в Нью-Йорке играли только сцены, которые не могли вызвать смущение умов. Все «привиденческое» выкорчевали из этой пьесы и поставили ее в таком виде, что узнать ее было совершенно невозможно. Чтобы показать, как грубо обращались с художественной тканью пьесы, как ее уродовали и калечили, мне достаточно упомянуть одно то, что к изуродованной финальной сцене добавили еще и стишки, которыми фру Альвинг предписывалось под занавес позабавить публику. Стало быть, утверждение, будто бы в Нью-Йорке показали ибсеновские «Привидения», в лучшем случае можно считать полуправдой.
13
За исключением тех случаев, когда во время гастролей Сары Бернар пьесы Сарду фигурировали в ее репертуаре. — Прим. автора.
Что же касается Сарду, я несколько раз видел его имя на американских театральных афишах, но сделать из этого вывод, что его пьесы и вправду играли на американской сцене, было бы ошибкой. Его ждала та же судьба, что и Ибсена: его драмы редактировали, расчленяли на куски, растворяли в другом сценическом материале, дробили на множество отдельных сцен, наконец включали в них роль ирландца, который непременно должен был читать стишки или же плясать джигу. А в не сфальсифицированном виде Сарду еще ни разу не ставили ни на одной американской сцене, по крайней мере на английском языке и в исполнении американских актеров.
Если бы мы могли поверить тому, что и Ибсена, и Сарду, и Дюма уже играли и до сих пор играют в Америке, тем самым было бы доказано, что американский театр — это театр современный, работающий в духе времени. И вопрос о таможенной пошлине на ввоз произведений чужеземной драматургии оказался бы в этом случае всего лишь экономическим вопросом, интересующим лишь государственную казну. Но ведь все дело в том, что вопрос о таможенной пошлине — вопрос отнюдь не экономический. Существование подобной пошлины — плод национального самодовольства. Американцы чрезвычайно враждебно относятся к современному искусству также и в сфере драматургии. Как, к примеру, ведут себя американцы, когда приезжает Сара Бернар? Поднимают крик, шумят, что слишком дороги билеты, что актриса даже не пожелала выучить английский язык, что, в конце концов, она просто полоумная особа, у которой разумные люди ничему хорошему научиться не могут. Пресса предостерегает американских матрон, предупреждая, что «полоумная» привезла с собой змею. Вроде бы по ночам она спит в кровати, прижав эту змею к своей груди, и способна в любую минуту выпустить ее на свободу. Но и этого мало. Воодушевленная священным чувством патриотизма, пресса не советует американским гражданам платить такие огромные деньги иностранной актрисе, не лучше ли приберечь их для какого-нибудь другого театрального вечера, где зрителям покажут настоящий отечественный картонный лес? Может быть, теперь все? Ничуть! Газеты предостерегают всех приличных людей, отговаривая их, смотреть игру Сары Бернар. Потому что Сара Бернар, утверждает пресса, заимела незаконнорожденного ребенка. Такую женщину, увы, не пустишь и на порог приличного дома, она все равно что публичная девка. Если требуется доказательство, что я правильно передал смысл происходящего, можно обратиться к прессе города Миннеаполиса, насчитывающего примерно столько же жителей, сколько и Копенгаген, — подобное предостережение против искусства Сары Бернар было напечатано в крупнейшей газете этого города в июне 1886 года.
Нет, истинно большое, зрелое театральное искусство не допускают в Америку беспрепятственно, да и вообще современное искусство там не привечают. Самое большее, здесь приветствовали бы искусство, насыщенное банальной бостонской моралью, в противном случае произведение будет «отредактировано», то есть покалечено, американизировано. В последнее время в Америке началось мощное движение за установление такой высокой таможенной пошлины, которая помешала бы иностранным актерам выступать на американской сцене. В декабре месяце в Эмиграционный комитет в Вашингтоне явилась делегация американских актеров, потребовавшая защиты их интересов от вторжения в страну современного театрального искусства. Разумеется, подобного рода акции не останутся без последствий и найдут отражение в новом таможенном законе Соединенных Штатов. Некоторые крупные газеты, выходящие на Востоке страны, как, например, «Нью-Йорк геральд» и «Ивнинг пост», высказались против этого последнего всплеска патриотической «эстетики», но отнюдь не из художественных соображений, а исключительно политических. Дело в том, что обе газеты выступают за свободу торговли — им на роду написано возражать против любых протекционистских таможенных пошлин в какой бы то ни было форме. «Нью-Йорк геральд» писала: «Мы не считаем, что протекционистские таможенные пошлины суть благо для нас, но уж если вводить такую пошлину — сделаем это с размахом». Движение в пользу введения высоких таможенных пошлин возглавили самые известные американские деятели искусства: Бут, Джефферсон, Баррет, — а также некий посредственный актер по фамилии Бусико — разумеется, все это возымело определенные последствия. Я поискал было имя Кина в числе этих «патриотических» актеров, но не нашел — еще одно свидетельство тонкого душевного склада этого художника. Напротив, Бусико — а любой сколько-нибудь значительный американский театр только выиграл бы, лишившись его услуг, — этот вот Бусико вещает и пишет так, словно он представляет собой крупнейший художественный авторитет во всей стране. «Я уже вижу пришествие того времени, — заявляет он, — когда из Лондона будут отправляться актерские труппы в турне по Соединенным Штатам. А так как наши дорогие соотечественники всегда отдают предпочтение всему зарубежному (!), то американским актерам не останется ничего другого, как поселиться в прериях и попытаться заработать там на хлеб».
Бусико из Нью-Йорка вещает далее: «Я не понимаю, почему нужно делать какое-то исключение для актерской профессии, когда ограждают и торговлю, и промышленность от импорта рабочей силы. Движение, которое мы ныне привели в действие, на мой взгляд, великолепное движение, надеюсь, что оно достигнет своей цели. Выводить на авансцену английских или каких-либо других европейских артистов — это просто пощечина американской публике. Американские актеры и актрисы — все без исключения — лучшие в мире, но я знаю, что сотням из них мешали зарабатывать себе на хлеб насущный эти чужестранцы. Если бы я вздумал создать театральную труппу и хотел бы видеть ее совершенной во всех аспектах, я поручил бы все роли исключительно американцам».
Эти мудрые речи журнал «Америка» сопроводил следующим комментарием: «Наши актеры имеют безусловное право на осуществление своих чаяний. Джон Бусико выразил мнение и чувства всякого истинного американца. Слова его заслуживают самого пристального внимания, поскольку они исходят от такого человека, как он, знающего, о чем он говорит».
Стало быть, даже той ничтожной дозе театральной науки, какую Европа успела преподать американцам, видимо, скоро придет конец. И отечественные американские актеры под восторженные крики «ура!» скатятся назад, на еще более низкий уровень своего ремесла; и останется один-единственный великий актер, самый великий из всех, — Кин.
Единственный чужеземный драматург, чьи произведения, в противоположность пьесам Ибсена и Сарду, действительно пытаются ставить в Америке в их первозданном виде, — это Шекспир. Постараюсь в нескольких словах объяснить, отчего янки делают для Шекспира исключение. Дело в том, что Шекспир — универсальный талант, великий мастер. Эмоциональная жизнь, которую изображает Шекспир, несравненно грубее и прямолинейнее нашей: шекспировские страсти — любовь, гнев, отчаяние, веселье — сплошь чувства необыкновенной силы. Мы понимаем, что все эти резкие движения души, без каких-либо нюансов и оттенков, принадлежат минувшим временам, когда людей одолевали темные страсти; стало быть, Шекспир — не современный психолог. Мое скромное мнение таково: Шекспир не устарел, но Шекспир староват. Чувства, изображаемые им, лишены какой бы то ни было усложненности: прямиком, без каких-либо случайных взаимопротиворечивых помех, подталкивают они героев к бездне абсолютных крайностей. Психология Гамлета — оазис, однако и в этом оазисе имеются островки пустыни. Драматургия Шекспира столь же элементарна и прямолинейна, как и изображаемая им эмоциональная жизнь; в сравнении с современными драматургами он сплошь и рядом кажется наивным. Так, например, в его драме «Отелло» происходят самые невероятные события только потому, что кто-то обронил на пол носовой платок. Шекспир — не современный драматург, но зато он драматург на все времена.
Стало быть, на американских сценах пьесы Шекспира ставят, во-первых, потому, что он великий мастер драмы, пьесы которого идут на сценах всего мира. Во-вторых, потому, что он Шекспир — своего рода антикварная ценность, так как творил он до XVIII века. И, наконец, в-третьих, потому, что Шекспира считают в Америке полу американцем, своего рода национальным достоянием. Но если знать, что янки пытались и Наполеона III превратить в американца, то особенно не удивишься, сходная судьба постигла и Шекспира. Он и впрямь этого достоин, по крайней мере, так считают американцы. Поэтому они и вывешивают его портрет над сценой. А почему бы, им не вывесить его портрет над сценой? Шекспир такой человек, какого ни один народ не может стыдиться.
А все же американцам хочется сделать все по правилам. Если уж повесили у себя над сценой портрет иностранца, во всяком случае, портрет человека, чьи американские корни весьма сомнительны, то хорошо бы повесить там же еще и портреты двух других деятелей, американское происхождение которых никто оспорить не может: сказано — сделано. Поскольку у Америки нет ни одного собственного драматурга, то, казалось бы, соседствовать с Шекспиром по праву должен кто-нибудь из крупнейших американских драматических актеров. Но нет, их мы там не увидим — ни Кина, ни Бута, ни Мэри Андерсон. Рядом с Шекспиром висят Джордж Вашингтон и Авраам Линкольн. При виде этой картины сразу проникаешься чувством, что Шекспир попал в компанию истинных деятелей искусства! Опять все тот же патриотизм! Не то вменяется в задачу американскому театру, чтобы он отражал явления, события, волнующие наш современный мир, — нет, театр, видите ли, должен, прежде всего, потчевать зрителя американскими реалиями. Американский театр должен быть патриотическим; мало того, от него вдобавок требуют политики, окрашенной то в цвета республиканцев, то в цвета демократов. И в день 4 июля, посетив соответствующие спектакли, вновь убедишься, иной раз не без опасности для жизни, в пламенном патриотизме американских театров. Когда мне случалось сидеть в зрительном зале американских театров, на меня порой находила такая скука, что я принимался читать программу, и вдруг меня вырывали из моей апатии неожиданные аплодисменты, овации зрителей, крики «браво», «браво», сотрясавшие весь театр. Что такое, в чем дело? Смотрю на сцену — нет, все как обычно: актер читает монолог аж в полмили длиной. В крайнем удивлении я обращаюсь к соседу, спрашиваю, что же такое все-таки случилось? Как же, отвечает сосед — а сам при этом аплодирует с таким исступлением, что едва способен говорить, — как же, отвечает он, вы же слышали: «Джордж Вашингтон!» Оказывается, актер, читавший со сцены свой монолог, и правда произнес имя Джорджа Вашингтона! И этого оказалось довольно. Более чем довольно! Вся масса зрителей была наэлектризована, в зале поднялся невообразимый шум, хуже, чем на какой-нибудь фабрике по изготовлению котлов. Люди кричали, галдели, стучали об пол тросточками и зонтами, метали бумажные шарики в тех, кто не участвовал в этом галдеже, кидали носовые платки, свистели — и все только во славу Джорджа Вашингтона! По этому поводу можно было бы заметить: разве обязательно при звуке этого имени бесноваться целых пять минут? Но заметить такое может лишь тот, кто не знаком с американским патриотизмом. Такие уж пылкие патриоты эти американцы, что пресное влияние этого патриотизма опошляет даже их театральное искусство. Разве это искусство — продекламировать монолог с упоминанием Джорджа Вашингтона! А уж аплодировать при звуке этого имени — само собой, гражданский и человеческий долг всякого американца.