О-ерой, академия для избранных
Шрифт:
Но от предательства подруги было тяжелее всего. Мы с Леськой дружили с первого курса института, и в то, что она такая же падла, никогда бы не подумала. Да и семейство у нее не особо швыряется деньгами. Один раз я даже помогла ей оплатить поездку. А она, сучка меркантильная, даже не приехала меня навестить. Еще до аварии созванивались пару раз. Но эти пару разговоров по десять минут, не идут ни в какое сравнение с тем, как мы раньше болтали по два часа.
Я снова взяла телефон, выбрала самую веселую песню и начала подпевать ей, чтобы хоть как-то собраться в кучу. Наверняка скоро придет мама,
Кажется, это называется обмороком. Только мой был какой-то странный. Я словно сидела в луже вулканической грязи. Жидкой, вязкой и до ужаса противной. Только вони не было. Я едва могла пошевелить руками и ногами. Внезапно из окружающей меня темноты послышалось грозное рычание, от которого по телу побежали мурашки. И если до этого я почти не могла пошевелиться, то теперь меня словно пригвоздило к земле.
Глава 8
Эта хищная кошка рычала все громче и, по мере приближения, в отличие от меня, она не вязла в липкой гадости, а шла по ней, словно по асфальту. Господи, как же мне было страшно! Хотелось убежать, спрятаться, кричать, но, ни первого, ни второго я не могла, так как увязла в грязи, а при попытке осуществить третье – горло сдавил спазм, от которого я почти задохнулась. Животное приблизилось ко мне вплотную и начало обнюхивать, а после чего, с диким голодным рычанием, укусило меня за основание шеи.
Жуткая боль пронзила мое тело и свела судорогой. Место укуса жгло. Жар от него расползался по телу словно яд. Сначала мне казалось, что на меня медленно льют кипяток, а потом – будто вместо крови во мне течет раскаленная лава. Если бы я могла вырвать руки из удерживающих меня оков, то давно уже бы разодрала всю кожу до костей. Казалось, я сходила с ума, умирала… Но передо мной сидел ирбис, смотрел своими голубыми глазищами, не давал уйти во тьму и ждал… Ждал, сдохну я или нет. И когда я потеряла счет времени, а пытка стала казаться бесконечной, боль прошла, тело стало легким, как пушинка. Снежный барс рыкнул и исчез, а я очнулась в палате.
Пока мои глаза привыкали к свету, из коридора послышались голоса:
– Сергей Витальевич, когда она очнется? – кажется, это был мамин голос.
– Показатели стабилизировались, жар спал. Прогнозов делать пока не могу, но думаю со дня на день.
– Спасибо, доктор, – горячо поблагодарила мама, судя по голосу, едва сдерживая слезы
– Да не за что. Я просто делаю свою работу, – скромно ответил мужчина. За что я прониклась уважением к этому, пока незнакомому мне доктору.
Наконец, я смогла открыть глаза и привыкнуть к свету, который теперь казался нестерпимо ярким. Но уже через минуту зрение полностью адаптировалось, и получилось разглядеть палату. Мои любимые ирисы сменили на герберы, источавшие сладковатый аромат.
А в остальном все было по-прежнему, лишь новая капельница рядом со мной. В палату вошла мама и удивленно замерла.
Тело больше не болело, и чувствовала я себя невероятно сильной, хотелось бежать, чтобы выплеснуть хоть каплю своей энергии. А еще ощущался такой дикий голод, что даже живот сводило и подташнивало:
– Мама?
– Лакшми, доченька, ты очнулась! – мама, на секунду растерявшись, подбежала ко мне и начала обнимать и плакать.
– Мама, со мной все в порядке. Не плачь, – перебила я ее, не в силах терпеть требования своего организма. – Дай поесть, не могу – живот скрутило, аж до тошноты!
Мама, осунувшаяся от усталости, удивленно кивнула и выбежала из палаты, а вернулась уже с доктором.
Невысокий дядечка крупной комплекции, с умными, но маленькими глазками, в белом халате, без вопросов, но с легким недоумением на лице, пощупал мой лоб. После чего его глаза увеличились в размере, он смерил пульс, осмотрел живот, под повязкой и еще больше округлил глаза.
– Все в норме, – ошалело произнес доктор. – Можете покормить.
Мама снова убежала, доктор, оставшись наедине со мной, спросил:
– Как вы себя чувствуете, Лакшми?
– Отлично, только есть очень хочется, так что даже готова пододеяльник грызть, – ответила, едва сдерживая рвотные позывы.
Я попыталась налить воды, но мне помешала загипсованная рука.
Сергей Валерьевич, увидев на моей моське недовольство, а отнюдь не гримасу боли, удивился еще больше, хотя больше было некуда, и так глаза раза в три увеличились, что по закону природы просто невозможно.
Однако, доктор все же работал в общественной больнице и повидал много чего, поэтому собрался, закрыл рот, налил воды, подал мне и спросил:
– А ручка-то не болит? – так ехидненько протянул он.
Я выхватила стакан здоровой рукой, за пару глотков его осушила и ответила в тон доктору:
– Нет, а что?
Доктор почесал затылок. Затем он вытащил прибор, взял у меня кровь из пальца на анализ, заглянул в рот, в нос и уши, но так и не обнаружил там ничего необычного. Смерив давление и снова послушав меня, врач вынес вердикт:
– Хорошо, это очень хорошо. Идете на поправку. Вы знаете, что с вами случилось?
– В обморок упала? – доктор неопределенно качнул головой.
– Да, вы пролежали без сознания неделю, у вас был жар, который спал всего пару часов назад. Это удивительно!
Да, мне тоже это показалось необычным, так как по моим ощущениям прошло несколько часов.
– Ну, раз с вами все хорошо, я покину вас. Меня ждут другие пациенты. Поправляйтесь, Савицкая.
Глава 9
Я попрощалась с доктором, а спазмы притупленные водой снова вернулись. Эх, если бы не этот гипс, я бы уже сама убежала в поисках пищи.
Наконец вернулась мама. В руках она держала поднос с тарелкой ароматного горячего супчика.
– Что доктор сказал? – начала расспрашивать мама.
– Да сказал что все отлично. Скоро выпишут, – успокоила разволновавшуюся родительницу. Та, в свою очередь, подняла спинку кровати и поставила поднос мне на колени, так чтобы я смогла есть.