О годах забывая
Шрифт:
— Что ты ползешь как черепаха! — обрушился на него Кулиев.
Газик вздрогнул, и стрелка скорости подскочила.
В больнице их ждали: дверь была открыта. На пороге старая Гюльчара, суетясь и вздыхая, говорила врачу:
— Вот сюда, сюда, — и ввела их к больному.
В больнице люди, приподняв голову с подушек, прислушивались, стараясь и по неясным звукам, и по тишине, вдруг нависшей, определить хоть что-нибудь.
Из приемной, ссутулясь, вышел Кулиев, осторожно ведя за руку Юлю. Дверь он прикрыл плотно. Девочка боязливо жалась к нему.
Перекошенное, темно-сизое, чужое лицо Атахана, его судороги напомнили Кулиеву о былом. Отчетливо всплыло в памяти, как они с местным следопытом шли по следу диверсанта около Кара-Кала… Ранней весной яд переполнял змей, которыми кишели те места… И все сначала ничего не поняли, когда крепкий, быстроногий, живой как ртуть следопыт качнулся вдруг в сторону с кабаньей тропы, застонал, сел тяжко и откинул полу халата. Пот струями лил из-под высокой шапки — тельпека. Следопыт выхватил из ножен кривой нож и вырезал у себя кусок икры правой ноги. Все кинулись к нему. «Змея. Гюрза. Место, где кусал, резать надо…» И выжил… Но ведь это мгновенно, не теряя ни минуты. А тут?
Опять хрип или стон донесся до них. Девочка схватила Кулиева за рукав полувоенного френча.
— Он умрет? Умрет?
— Нет, нет. Там и мама твоя, и доктор, и Гюльчара, — стараясь быть бодрее, уверял Кулиев… «А может, пронесет, — думал он. — Атахан везучий. Однажды, когда опасность погибнуть была так велика, — он устоял. Это произошло во время землетрясения. Атахан Байрамов стоял на посту у знамени погранотряда. Ночью, предчувствуя катастрофу, закричали птицы, ишаки. Из домов кинулись кошки, собаки. Рвались с коновязи лошади, люди покидали дома и казармы. А Атахан у знамени стоял. Не ушел с поста. Тряхнуло! Как игрушечный, треснул потолок, и расступилась стена, кровля рухнула. Крики, стоны, паника!.. А Атахан у знамени стоял. Тряхнуло еще и еще! Люди гибли. Потолок обвалился, кособокая каменная глыба согнула штабной сейф, который находился в двух шагах от знамени. А Атахан у знамени стоял… Но сейчас?..»
— А вчера дедушка умер, — всхлипнула Юлька.
Дверь приемной распахнулась. В развевающемся халате, никого не видя, выбежала Наташа, метнулась к шкафу, выхватила инструменты — и обратно.
Стараясь не оборачиваться и не слышать ничего, но жадно ловя каждый звук, Кулиев увел Юльку в комнату Наташи. Вернулся в свою палату и Федор Николаевич.
— Ну как? — встретили его все одним вопросом.
— Ведь с нашего промысла… Такой парень!.. Со мной однажды последним глотком воды в пустыне поделился, а сам чуть концы не отдал. Такой парень!.. Ах, Атахан, Атахан!..
— Ну, жив он? Не выживет? — подступили к нему больные.
— Надо жгутом перевязать руку! Перевязали? — спросила бледная девушка, зябко кутаясь в халат.
— Я сказал Наталье Ильиничне. Она ответила, что бесполезно: это не задерживает рассасывание яда. Я предложил было дать ему водки, вернее, спирта! Но и это, говорит Наталья Ильинична, расширит сосуды, ускорит кровообращение и всасывание яда!
— Паутину, паутину или землицы комочек холодной приложить, — вмешался дед, — или раскаленной железякой на это место.
— Эх, дед! — с горечью сказал Федор Николаевич. — Тебя бы туда в консультанты. Ты хоть знаешь, о чем речь-то?
— Паутинки или землицы… Надысь… внучок руку порезал, так я живо!
— Змея укусила человека, змея, понимаешь, дедушка? — объяснила бледная девушка. — Змея!
— Своя, конечно, своя кровь дорога. Хоть и внучок, а все своя.
Дед упорно прикладывал ладонь к уху, вникая в разговор. Все говорили полушепотом, а дед согласно кивал головой, думая о внуке.
— Наталья Ильинична говорит, что, наверное, придется переливание крови делать, — сказал Федор Николаевич. Услышав знакомые, торопливо шаркающие шаги, он выглянул в коридор и увидел Гюльчару?
— Ну что?
Она отмахнулась, схватившись за голову.
В комнате Наташи на руках Кулиева, обняв куклу, заснула Юлька. Она всхлипывала во сне. Кулиев боялся пошевельнуться, чтобы не потревожить ее сон. Чего-чего, а баюкать он умел. И когда в ауле рос — в семье было шестеро младших, — и когда своя семья появилась — сын и двое дочерей. Сын-то в армии, танкист, не захотел, упрямец, пойти по отцовской пограничной тропе. Вот и утюжит на тяжелом танке Каракумы. И, главное, доволен…
Он вдруг ясно вспомнил один случай, который произошел с Атаханом в ту холодную зиму, когда он и Атахан в горах преследовали нарушителя. Мороз, ветер, сбивающий с ног, покрытая инеем овчарка, смуглое лицо Атахана, его огромные черные глаза… Они бегут с собакой за нарушителем, карабкаются в гору. Нарушитель увеличивает разрыв, и Атахан сбрасывает тулуп. Новая горная тропа, поворот… Нарушитель стреляет. Пуля пробивает воротник шинели Атахана. Он все еще не спускает собаку с поводка, хотя овчарка так и рвется. Вот он сбросил шинель, Атахан бежит без валенок, обмотки вмерзают в снег, а на нем глубокие кровавые следы его босых ног… Наконец он спускает собаку с поводка. Диверсант стреляет, и собака откатывается в сторону. Босой, с одним автоматом, Атахан все-таки настигает нарушителя, заставляет бросить оружие, связывает задержанного и ведет на заставу…
Кулиеву верится: как тот диверсант, так и смерть промахнется на этот раз.
С невозмутимым видом в комнату медленно вошел доктор.
— Ну, Тахир Ахмедович? — прошептал Кулиев.
— Если бы не Иванова, все давно было бы кончено… И Гюльчара…
Оба разом обернулись, когда Гюльчара крикнула из-за двери:
— Доктор!
И Тахир Ахмедович бросился к больному.
Кулиев неуклюже высвободил затекшую руку, посмотрел на часы, в окно. Рассветало…
Когда вошли доктор и Наташа, черные круги под их глазами отчетливо проступали в лучах восхода.
Наташа приняла из рук Кулиева дочь. Кулиев выжидающе поднялся, глядя на доктора.
— Для гарантии необходимо срочно получить из Ташкента новую поливалентную сыворотку. Она помогает от укуса любой ядовитой змеи.
Кулиев на цыпочках двинулся из комнаты и в дверях обернулся:
— Спасибо, сердечное спасибо! А с Ташкентом сейчас же свяжусь…
Он притворил за собой дверь, и тут-то Наташа пошатнулась от усталости и упала бы, но доктор поддержал ее:
— Устала?
— Ну что вы!.. — как можно естественней попыталась возразить она и присела: в глазах поплыли крути.
Тахир Ахмедович подождал, когда она придет в себя и ей станет лучше. Потом он внимательно посмотрел на нее и сказал:
— Да, Наташа, это, пожалуй, единственное решение. Все сделано вами верно и быстро. Я говорю о наркозе. Надеюсь, он замедлит и действие яда. Вы поступили смело и правильно, не став меня дожидаться. Иначе от нейтротропного яда Атахана бы не уберечь.
Тахир Ахмедович не скрывал гордости за Наташу. Когда в свое время Кулиев попросил его взять девушку в больницу медсестрой, она была еще совсем «зеленой». Неприспособленность Наташи к жизни пугала врача. Но в схватке со смертью этой ночью Иванова самостоятельно сделала многое, чтобы победить. Теперь никто бы не отважился, как пять лет назад, назвать Наташу цыпочкой на каблучках. За пять лет это первый случай укуса, первый блин, но не комом. Да, обо всем ли она позаботилась?