О годах забывая
Шрифт:
Муромцев вышел проверять наряды и послал впереди себя Гуценка. Говорков, увидев Гуценка, невесело приветствовал его:
— Салют, земляк! Такое на душе!
Предостерегающий жест Гуценка, означающий: «Потише… ты!», не очень «дошел» до Говоркова.
— Кошки на душе скребут. Да не дрейфь! Офицерской проверки не будет сегодня! — Говорков закурил и протянул ему пачку папирос: — Закури! Ты знаешь, какое письмо я только что получил?! Э-эх, — он тяжко вздохнул, — ну чего ты, Максим! Закуривай! Вот спички!
Муромцев все слышал и дал «прикурить» Говоркову. Тогда он ничего не сказал Максиму Гуценку. Но на обратном пути, хотя
— Ну и потом, — говорил Муромцев, — почему вы не пресекли его неверных действий сразу?
— Неловко: земляк!..
— Когда на гитаре его учите играть и кроете — ничего. Тут он — не земляк!..
Муромцев был огорчен неспроста: застава на хорошем счету. Случай этот редчайший! И неожиданный!
И сейчас, увидев в окно Говоркова, его удрученное лицо, он, как бы со стороны оценивая и себя в событиях минувшей ночи, услышал свой строгий голос. «Не переборщил ли? Но проверку нарядов придется участить, а Говоркова, видно, продраили с песочком и без меня. Его к Атахану Байрамову в больницу не возьму. Но что это меня все время беспокоит?.. Я — замполит. Все ли я знаю о каждом из своих подчиненных? Просчет Говоркова — и мой просчет! И, может быть, у меня больше власти, чем авторитета?»
Муромцев вышел из-за стола, когда в дверь постучали, и увидел тоскливые глаза Говоркова:
— Разрешите обратиться, товарищ старший лейтенант?
И тут замполит придумал ход.
— Случилось что-нибудь, а, Саша?
— Виноват я, очень виноват. Хотел после собрания поговорить с вами, а тут так случилось… Я же и курево никогда в наряд не беру. А тут…
— Да что такое? — Муромцев подошел и положил руку на плечо Говоркову. Тот еще ниже наклонил голову и протянул конверт.
— От жены? — узнал почерк замполит. Жена Говоркова ждала ребенка. — Что-нибудь со здоровьем у Аннушки?
Говорков помотал головой и весь покрылся краской, указывая на строчки уже вынутого из конверта письма!
«Отец твой опять пьет горькую, опять ссорится с матерью, ударил ее при мне, а меня грозит из дому выгнать…»
— Что делать, Евгений Владимирович? А? Готовлюсь в наряд вчера, а ноги не идут: все о доме, о доме думаю, Я и до проверки курил, нарушил… Что делать-то?
— А если я обращусь в военкомат?
— Эх, разве можно? Отец — фронтовик, дважды ранен, орден. А как же его так перед всеми?
— Знаешь, Александр! Я добьюсь, чтобы отпустили тебя на побывку…
— Товарищ… товарищ… товарищ старший лейтенант, — благодарно прошептал Александр, — товарищ…
Сейчас Говорков забыл о своей славе следопыта, о трех задержанных им нарушителях, о двенадцати благодарностях за службу и о почетной грамоте, подписанной начальником отряда. Сейчас он не помнил и о той кропотливой комсомольской работе с молодыми солдатами, о тематических вечерах, диспутах и викторинах, проведенных благодаря ему. Сейчас он осознавал лишь одно: пограничник Говорков нарушил устав, а его хотят отпустить на побывку. Но тем и отличался Муромцев, что знал не только, как одет, обут и накормлен солдат. Он все время изучал характер, склонности, семейные и товарищеские отношения каждого из подчиненных.
— Собирайся в больницу, — неожиданно для Говоркова и для самого себя сказал он.
— Как? Простили? Знаю, что — нет, знаю, что сукин я сын! И хоть единственный раз за полтора года случилось это, а простить нельзя! Но вот, честно говорю, все отдам, чтобы исправить!
— Гуценку напомни, чтобы гитару не забыл.
— Есть, товарищ старший лейтенант! — Просветленно, любяще блеснули глаза у Говоркова. И четко зацокали, удаляясь, его подкованные сапоги.
Твердые чеканные шаги солдатских сапог оторвали Атахана от печальных раздумий. В маленькой палате-изоляторе он в этот воскресный день ощутил себя оторванным от всех. Никто не заходил к нему. Одиночество было томительным. Без многого можно обойтись. Но как обойтись без людей?
Шаги звучали все громче, но, когда дверь в палату Атахана открылась, перед ним возникла Наташа. Чувствовалось, что она чем-то довольна и вовсе не разделяет настроения Атахана.
— К вам гости. — И обернулась: — Юлька, и ты сюда же?
— Я табуреточку. — Юлька деловито втащила табуретку вслед за Гюльчарой, вошедшей с двумя стульями.
Гюльчара взяла Юльку за руку и увела. В комнату вошел молодой плечистый старший лейтенант в форме пограничника. И то ли своими плечами раздвинул палату, то ли улыбкой, но Атахан даже на локте попробовал приподняться, вглядываясь в открытое лицо неожиданного гостя. Тот, опустив левую руку с каким-то прямоугольным предметом, обернутым газетой, правую поднес к околышку фуражки.
— Приехали навестить!.. Старший лейтенант Муромцев Евгений Владимирович. — Он протянул руку Атахану, а за спиной его выросли еще трое.
— Старший сержант Максим Гуценок! — представился один из них, держа в левой руке гитару в брезентовом чехле.
— Сержант Говорков! Александр…
— Рядовой Лев Беляков!
Больше ничего не было сказано, а больной уже стал дышать свободней. Солнцем, простором и бодростью веяло от новых знакомых. Атахан подсознательно, боясь надеяться, ждал их.
— Граница, — смущенно промолвил Атахан, словно извиняясь за свое недомогание.
— Ну-ка, Беляков, где наши скромные подарки?
И на тумбочке появились цветы и фрукты.
— Спасибо!..
— Вы не попробовали бы приподняться и посмотреть в окно, — предложил Муромцев, когда Атахан коротко рассказал о себе.
Атахан приподнялся, посмотрел в окно и замер: неподалеку пограничник держал на коротком поводке восточно-европейскую овчарку. Она сидела, высунув малиновый язык. Атахан жадно вглядывался в клинообразную голову с темными, косо поставленными глазами, стоячими остроконечными ушами, в мускулистую шею. Кажется, уже давно не видел он такой глубокой груди, широкой спины с покатостью крупа к хвосту, такого подтянутого живота и саблевидного хвоста. А эта короткая черная, с подпалинами, шерсть! Точно выглянул во двор родной заставы, и снова его обдало ознобом границы и теплом дружбы!
— Ну, угодили… — только и прошептал Атахан.
Он подался поближе к окну. Наплывало пограничное прошлое… Стало так хорошо, будто не в больнице он, а с Муромцевым, Гуценком, Говорковым и Беляковым служит и дружит давным-давно на одной заставе… Но ведь прожитые дни и годы не канули в бездонную пропасть. Иначе не оказались бы эти гости у его постели!
Атахан повернул голову к Муромцеву, а тот раскрыл свой сверток: альбом с марками… Чужды и далеки были Атахану заморские растения, невиданные птицы, обезьяны, слоны и крокодилы. Но комната стала еще шире, а Муромцев и его товарищи — еще ближе.