О квадратно-круглом лесе, Микке-мяу и других
Шрифт:
— Вся темнота и чернота до капли выйдут из меня?
— Разумеется, — ответил черно-мрачный Редаз. — Ну, мне пора. Ухожу, а вы не сомневайтесь, действуйте!
И он ушел. А ослепший Бержиан и его добрые друзья остались в комнате. Они были подавлены рассказом о злой собаке и вовсю ругали ее. Говорили, что если бы этот Редаз (вообще-то весьма препротивный тип) далее не пообещал помочь Бержиану, то и тогда следовало бы уничтожить такую злую собаку.
Только Бержиан немного сомневался и не высказывал такого воодушевления, как остальные.
—
— Видишь?! — радостно воскликнул Флейтик, но Бержиан только озабоченно покачал головой и больше уже не говорил о том, что он видит своими слепыми глазами.
Друзья быстро собрались и двинулись к окраине города. Снег устилал улицы плотным покровом. Задрав кверху головы, друзья подставляли лица мягким белым снежинкам. Даже Бержиан повеселел, хотя он, разумеется, ничего не видел — Клопедия и Шурупчик вели его под руки, а Флейтик то опережал их, то шел позади, весело подпрыгивая, как ребенок. Но внезапно все остановились как вкопанные.
— Что случилось? — спросил Бержиан.
— Разве ты не видишь… — начал было Флейтик, но тут же спохватился. — Ой, ну, конечно, ты не видишь! Бержиан, мы подошли к самому саду, а там лето! Кругом зима, а там лето!
В разговор тотчас же вступили и мастер Шурупчик и маленькая Энци. Все трое наперебой принялись рассказывать Бержиану, что они видят. В конце концов Бержиан понял из их слов, что они стоят перед старым железнодорожным вагоном: вагончик на колесах, а колеса — на рельсах; рельсы же — ровно такой длины, чтобы на них мог уместиться вагон, и, разумеется, они никуда не ведут. На крыше вагончика — печная труба, из которой клубами валит дым; впрочем, в этом не было еще ничего особенного. Зато совсем особое зрелище являл собой сад, окружавший вагон.
Собственно, и садом-то его нельзя было назвать: крохотный участок, огороженный, как и говорил Редаз, забором из стеблей подсолнухов. Но сам садик вызывал подлинное изумление: он был полон цветущих, распускающихся цветов. И снег на них не падал, хотя над ними было то же огромное серое небо. Кругом снег, зима, а в саду Дидеки расцветают цветы!
— Может, это потому, что она маленькая ведьма и знает колдовство, которым даже зимой привораживает в свой сад весну? — высказал предположение Бержиан.
Никто на это ничего не ответил, но у каждого в голове вертелась одна мысль: если она ведьма, то почему же использует свои злые чары на такое доброе дело: чтобы цвели цветы? И такие красивые, а не колючая ежеголовка, дурнишник или уродливые земляные якорцы?!
— Давайте зайдем в вагончик, — предложил мастер Шурупчик и прокричал: — Ау!
Ему не пришлось долго аукать, так как после третьего «Ау!» дверь вагончика отворилась, и в сад вышла девочка. Она была совсем маленькой. Даже Энци Клопедия, которая отнюдь не отличалась высоким
— Н-да, рыжий конь и рыжий пес, рыжий тип — один с них спрос, — прошептала Клопедия известную поговорку.
— Замолчи! — одернул ее Флейтик и, разинув рот, пожирал глазами девочку, которая, что греха таить, очень ему понравилась.
— Добро пожаловать! — приветливо сказала хозяйка вагончика. — Меня зовут Дидеки.
— А меня — мастер Шурупчик.
— Меня — Флейтик, — отвесил поклон восхищенный музыкант.
— А я — Энци Клопедия, — представилась наша маленькая болтунья-щебетунья, с трудом скрывая свою настороженность.
— О, значит ты тогда — Бержиан! — радостно воскликнула Дидеки, обратившись к поэту. — Заходите в дом.
Она распахнула калитку, тоже сплетенную из стеблей подсолнечника.
Когда друзья расселись в ее домике-вагончике, Дидеки угостила их молоком, сладким кренделем и настоем шиповника.
Видно было, что она очень рада своим гостям. И очень удивилась, узнав, что Бержиан не видит.
— Когда я читала твои лады-баллады, мне и в голову не могло прийти, что ты слепой. Впрочем, ты умеешь заглядывать в сердце, а это всего важнее, — сказала Дидеки.
Бержиан содрогнулся, словно от удара. Ему было очень стыдно. Он набил рот кренделем, лишь бы ничего не говорить. Неловко себя чувствовали и трое его друзей; они украдкой шарили глазами по углам комнаты, желая установить, где же прячется эта гнусная собака, эта злая Смородинка. Но собаки нигде не было.
Затем тягостную тишину нарушил Шурупчик.
— Гм… гм… начал он, — мы удивились, увидев у тебя цветы… зимой… И они не замерзают?
— О, это из-за собаки. Цветы нужны для моей собаки, — улыбнулась Дидеки.
У гостей на лице появилась ледяная улыбка, и они в один голос спросили:
— У тебя есть собака?
— Конечно, — ответила Дидеки, — очень милая собачка. Правда, и у нее есть несколько дурных качеств, но, в общем, она очень милая. Ее зовут Смородинка.
— Понятно, — хрипло сказал Флейтик. — И где же она сейчас?
— Наверняка нашла какого-нибудь неприкаянного ребенка… — проговорила Дидеки, и — подумайте только! — лицо ее озарилось при этом мягкой, ласковой улыбкой.
— Неприкаянного ребенка?! — срывающимся голосом переспросил мастер Шурупчик.
— Ну, конечно, оставленного без присмотра глупыша, — кивнула Дидеки и радостно добавила: — А вот и она! Видите? Смородинка, иди сюда!
В тот же миг в комнату вбежала черная мохнатая собака и тут же улеглась на полу; Смородинка тяжело дышала.
Маленькая Энци Клопедия с ужасом смотрела на нее. «О небо, что сделала эта черная собака с тем несчастным бедным ребенком, который, оставшись без присмотра, попал к ней в лапы?» С таким же немым вопросом испуганно смотрели на нее мастер Шурупчик и чудо-музыкант Флейтик.