О любви и смерти (сборник)
Шрифт:
Ох уж эта работа. Лучше и не вспоминать.
Поскольку книжек нет, и взяться им прямо сейчас неоткуда, я включаю компьютер. В отличие от книг, он в этом доме есть. Что, собственно, неплохо, хотя, будем честны, несколько уменьшает мои шансы начать работу вовремя.
Ай, плевать.
…Сразу захожу в фейсбук. Он меня раздражает, но я все равно захожу туда каждое утро – в те дни, когда у меня есть утро. На самом деле, только из-за Тани. Чтобы ее читать. А иногда я пишу – тоже, собственно, только для Тани. Рассказываю ей то немногое, что могу рассказать. Всякие пустяки.
И сейчас я пишу: «Утро удалось. Снег за окном, чай на столе, и даже
«Карамба! – сразу же комментирует Таня. – Какие люди!»
Надо же. Обычно в это время Таню в сети не застанешь. Но сегодня мне повезло. Ну или наоборот, не повезло, учитывая, как трудно будет теперь заставить себя прервать переписку и заняться делом.
«Сто лет тебя тут не было», – пишет Таня.
Да прямо уж – сто лет. Если верить встроенному в компьютер календарю, с нашей последней встречи в комментариях даже недели не прошло.
Впрочем, по Таниным меркам, неделя – это, наверное, очень много. У людей быстрое время, особенно у занятых.
Мне нравится Таня. И дело, конечно, не в ее записях. Пишет она примерно такую же ерунду, как я. То немногое, что считает возможным рассказать. Таня служит в полиции, но если бы я этого не знал, ни за что бы не догадался: о работе в ее записях нет ни слова. Только о нашей переменчивой погоде, проделках кота Допельгангера и забавных разговорах, случайно подслушанных на улице. Еще Таня методично исследует городские кофейные автоматы и оценивает результаты их деятельности по двенадцатибалльной шкале, от «Адское смертоносное хрючево» до «Не так плохо, как хотелось бы» – это уже наивысшая похвала, удостоившихся ее кофейных автоматов в городе пока нашлось только два, в фойе больницы Скорой Помощи и в одном автосервисе на окраине. Первый я кстати проверил, действительно вполне ничего. До второго пока не добрался, но планирую буквально в ближайшие дни.
Но кофейные автоматы – это, конечно, неважно. Важно, что Таня мне нравится.
Мы не то чтобы по-настоящему знакомы, но я несколько раз ее видел. Во время работы, издалека. Таня маленькая, легкая, улыбчивая и вечно растрепанная, словно в ее волосах живет ветер. Хотя, собственно, почему «словно»? Может быть и живет. Ветры – странный народ, все со своим причудами, чего угодно можно от них ожидать.
Мне бы очень хотелось проверить, прячется в Таниных волосах ветер, или все-таки нет, но для этого пришлось бы подойти к ней поближе, а так поступать мне ни в коем случае нельзя.
Таня о наших с нею встречах, конечно, не знает. Для нее я – просто виртуальный приятель, с которым иногда можно поболтать. Она несколько раз признавалась, что я – ее самый любимый собеседник. Ясно, что преувеличивала, но я не против. Даже наоборот.
Иногда я думаю, как бы все сложилось, будь я кем-нибудь другим. Тогда я мог бы, например, предложить Тане совместную экспедицию по кофейным автоматам как-нибудь в выходной. Или, скажем, завести кошку той же породы, что Допельгангер, кажется, она называется «скоттиш фолд», «шотландская вислоухая», и деликатно подвести Таню к идее совместных котят. Ну или просто предложить ей выпить наконец вместе чаю, чего тут мудрить.
Это приятные и смешные мысли, они меня отрезвляют и одновременно вдохновляют, только я сам не знаю, на что именно. Но вдохновляют, определенно.
«Ничего себе у некоторых утро, – пишет тем временем Таня. – Уже вообще-то почти пять, закат скоро».
«Завидуй молча», – гордо отвечаю я. Но, спохватившись, что перегнул палку, тут же добавляю: «Просто некоторые особо бедные зайцы ложатся спать только в полдень. И при этом работы у них как было по горло, так и осталось по самое немогу».
Это я так подлизываюсь. «Бедные зайцы» – Танино любимое выражение. У нее все подряд «бедные зайцы», начиная от наделавших глупостей коллег и заканчивая сломанным кофейным автоматом.
«А забить никак нельзя?» – сочувственно откликается Таня.
«Забить всегда можно, – пишу я. – Но все-таки не нужно. От этого в мире может наступить полный бардак».
Иногда можно позволить себе говорить откровенно – при условии, что откровенность будет похожа на обыкновенный человеческий треп. В последнее время я преуспел в этом искусстве.
«Ты великий герой, – хвалит меня Таня. – Хоть и бедный заяц, конечно. Поможешь мне выбрать сумку?»
И не дожидаясь ответа, заваливает меня картинками. На картинках женские сумки, по большей части, смешные. Сумка в виде бутылки текилы, сумка в виде свернутого в рулон коврика, сумка, обвешанная шерстяными помпонами, сумка-кожаный жакет, сумка-прозрачное розовое ведро, сумка-черно-белый кот.
«Кота надо брать», – пишу я.
«Святые слова, – соглашается Таня. – Кота всегда надо брать, не задумываясь. Даже если он стоит две твоих зарплаты. В смысле моих».
«Так дорого? – изумляюсь я. – Но это же просто сумка!»
«Вот именно, просто сумка, – Таня рисует в конце фразы грустный смайлик, но тут же снова оживляется: – Зато смотри, что я тебе нашла! Тот самый Клаус Номи, которого ты, как мы в прошлый раз выяснили, не знаешь. Во всей своей красе сразу, чтобы тебя проняло. Он тут Перселла поет. Арию Гения Холода, не кот чихнул [8] . Слушай давай немедленно! Хочу знать, что ты на это скажешь».
8
Клаус Номи (Klaus Nomi), настоящее имя Клаус Шпербер (нем. Klaus Sperber) (24 января 1944 – 6 августа 1983) – американский певец немецкого происхождения, контртенор, один из основоположников стилистики New Wave, одна из самых эксцентрических фигур в истории поп-музыки. Среди прочего, Клаус Номи исполнял композицию «The Cold Song», являющуюся арией Гения Холода из оперы «Король Артур» Генри Перселла.
И отправляет мне ссылку. Если по уму, мне бы уже пора понемногу прощаться, выключать компьютер, отменять этот просторный дом с печью, чайником и конфетами на кухонном столе и браться за работу. Но я, конечно, иду по ссылке. Отложить дела еще на десять минут – одно из самых больших удовольствий, какие только можно придумать. По крайней мере, для меня.
…По ссылке обнаруживается видео. Я терпеть не могу видео, по многим причинам. Но Таня хочет знать, что я на это скажу, а значит, придется смотреть.