О, марсиане !
Шрифт:
Внезапно его чуткое ухо уловило звук, какому в квартире, где жили они вдвоем с женой, никак не должно было быть места. Могла случиться, конечно, и ошибка, но Гаврила готов был побожиться, что услышал мужской храп. Еще не пытаясь осмыслить, что бы это могло означать и какие повлечь последствия, Гаврила развязал шнурки, скинул ботинки и отправился в спальню на разведку.
Гостиную он, шагая на цыпочках, пересек бесшумно. А вот дальше не повезло. Уже взявшись за никелированную ручку и сдержанно нажав на нее, так, что дверь поползла без скрипа, Гаврила
Сообразив, что таиться дольше нет прока, Гаврила ринулся в спальню. А там уже был полный переполох. Чья-то тень, отделившись от кровати, метнулась к окну, но, не рассчитав, зацепила стойку балдахина, отчего это великолепное сооружение колебнулось, потеряло равновесие и рухнуло. Истошно завизжала накрытая тяжелым шелком супруга Гаврилы Настя. Он же, решив отрезать тени путь к спасению, мощным прыжком, достойным Игоря Тер-Ованесяна, перепрыгнул через кровать и едва сам не вылетел в окно. Воспользовавшись его минутным замешательством, тень изменила направление, молнией обскакала кровать с другой стороны и выскочила из спальни. Раздались шлепки босых ног по толстому туркменскому ковру, хлопнула входная дверь и... ищи ветра в поле.
Гаврила смачно выругался, подошел к кровати, сгреб балдахин и отбросил его, освободив Настю, которая предстала перед ним в чем мать родила. Он широко развернулся, собираясь отвесить ей полновесное наказание за блуд, но пока кулак опускался, тяжести в нем поубавилось, и покорно подставленная под удар Настина спина и что пониже остались без повреждений. Мог ли Гаврила своей рукой изуродовать принадлежащую ему плоть!
– Говори, кто был!
– вся его злость и обида сосредоточились в этом выкрике.
– Видишь, какой ты, - возразила Настя, - сначала бьешь, а потом спрашиваешь.
– До чего ты нахальная баба, - сказал Гаврила, - сколько раз давал зарок развестись с тобой, да все тянул, думал, совесть в тебе проснется. Пустые, видно, надежды. Проучить бы тебя как следует, пересчитать ребра, тогда, может, перестанешь с каждым встречным путаться, мужа срамить.
Ребер Гаврила подсознательно не жалел: они не на виду и жизненных функций вроде не исполняют - не печень, не почки, обходятся люди без ребер, да без многих.
– И чего тебе только не хватает?
– продолжал Гаврила, не отдавая себе отчета, что с грозного крика переходит на жалостные причитания, чего Насте только и нужно.
– Все есть в доме. Ни у кого в округе, хотя бы у тех же интеллигентов Лутохиных, нет такого богатства. И не распихано по сундукам, как в деревне, а ласкает глаз. Канделябр в комиссионке за бесценок взял, восстановил собственноручно, теперь за него, не поверишь, семьсот целковых готовы отвесить...
Настя между тем суетливо думала, как и на сей раз выкрутиться. Зная своего муженька, она не обольщалась: если и не изуродует телесно, так попреками изведет. Был у нее опыт, и не единожды.
– Прикройся, - вдруг перебил сам себя Гаврила.
Настя не шевельнулась: уж ей-то был известен кратчайший путь к примирению. Мысль эта, однако, вернула ее к предшествовавшим переживаниям, и были они настолько сладостны, что пухлые губы сдвинулись в улыбке, а черные продолговатые глаза, за которые ее в детстве прозвали "татарочкой", заискрились.
На Гаврилу это подействовало, как красная тряпица на быка.
– Ах ты!..
– выругался он.
– Потешаешься?! Ну-ка, говори, с кем блудила, не то убью на месте!
Настя перепугалась всерьез.
Гаврила добавил торжественно и спокойно:
– И наш народный суд меня оправдает.
Мысль о том, что смерть ее останется безнаказанной, окончательно ввергла Настю в отчаяние. Она начала всхлипывать, пытаясь выиграть время.
– Скажешь?
– Гаврила, возбуждаясь, схватил ее за шею, чуть придавил своими толстенными пальцами.
И в эти мгновения, когда Настя уже готовилась принять полную кару за грехи свои, мелькнуло перед ней смуглое мужское лицо с усиками, выпуклый лоб, горбатый нос, аккуратно уложенные напомаженные черные волосы...
– Марсианин!
– выкрикнула она из последних сил.
Гаврила выпустил женину шею.
– Врешь!
– сказал он, потрясенный ее признанием.
– Марсианин, - повторила Настя, ликуя.
– Клянусь всеми святыми.
Гаврила присвистнул и чуть отодвинулся от жены. Появившееся в ней новое качество требовало особого отношения. Какого - он пока не ведал. И вообще не представлял Гаврила, как ему следует вести себя дальше: негодовать или радоваться, ревновать или гордиться.
– Как же он с тобой развлекался?
– спросил Гаврила после некоторого раздумья.
Настя недоуменно развела руками.
– Как люди или иначе?
– По-марсиански, - мигом сообразила Настя.
Гаврила хотел было полюбопытствовать дальше, но очередной вопрос был перебит внезапно мелькнувшей у него догадкой. Схватив жену за плечи и пристально глядя ей в глаза, он спросил:
– На марсианце твоем чулок был?
– Был, - ответила Настя, пытаясь сообразить, как марсиане носят чулки и почему Гаврила употребил единственное число.
– Угрожал бластером?
– Угрожал.
– Он, - сказал Гаврила, - тот самый, что бар ограбил. Ай-яй-яй, как быстро работает, злодей. Свалилась беда нам на голову.
– Какой бар?
– спросила Настя, и Гаврила начал рассказывать ей о приключившемся. Делал он это не без гордости, ибо действительно, шутка ли, стать очевидцем и жертвой ограбления по-марсиански. Увлекшись, он, сам того не замечая, начал поглаживать жену по крутому бедру. Жест этот был принят как сигнал прощения и вызвал некоторые ответные действия с ее стороны.