О материалистическом подходе к явлениям языка
Шрифт:
«Для одних языков та или иная схема из числа отмеченных выше явлений является господствующей, в других она выступает в ограниченных случаях, сосуществуя, но уже вклиниваясь в другую, опять-таки ведущую систему» (с. 179).
Полная невозможность втиснуть этот разнобой в какие-либо определенные стадиальные рамки заставляет И.И. Мещанинова искать новый выход для спасения не находящей достаточной точки опоры теорий стадий.
Этот выход он ищет в полном абстрагировании от формальных особенностей языка.
«Не все существующие в сознании представления о свойствах субъекта и действия получают свое грамматическое выражение. Поэтому если чукчи и коряки используют только два падежа для оформления подлежащего, то отсюда вовсе не следует, что они не представляют себе отличий между аффектом, обладанием и действием, т.е. тех
«…восприятие сохранившегося строя предложения могло измениться. Эргативные языки и номинативные, в их ныне используемых конструкциях, уже различаются главным образом формой. Но… аварское дир чу буго передает то же самое содержание, как и русское я имею лошадь, хотя подлежащее в аварском языке стоит в родительном падеже… Другое дело – исторический процесс образования этих форм… При генетическом анализе мы все же можем спуститься к определенному стадиальному состоянию. Так, например, посессивный строй спряжения переходного глагола образовался в связи с определенным восприятием отношений действующего лица к совершаемому им действию. Если не было бы особого понимания принадлежности действия действующему лицу, то не было бы и посессивного строя» (с. 182, 183).
Подобные рассуждения свидетельствовали о наступлении глубокого кризиса всей стадиальной теории. С одной стороны, совершенно бездоказательно утверждается, что структурные особенности указывали в древности на различное восприятие различных отношений, в то же время оказывалось, что в настоящее время все воспринимается абсолютно одинаково. Язык, согласно учению Мещанинова и его последователей, развивался по стадиям, но в настоящее время произошла какая-то нивелировка стадий. Вот какой вывод неизбежно вытекал из всех рассуждений Мещанинова.
Чувствуя это кричащее противоречие, И.И. Мещанинов тут же оговаривался:
«Таким образом, проблема стадиальности, казалось бы, переносится в область исторического процесса развития норм сознания, в частности к тому или иному пониманию отношений между действием, предметом действия и действующим лицом. Но именно тут мы можем встать на опасный для языковеда путь перенесения проблемы стадиальности всецело в область мышления и тем самым порвать связь между ним и языком, что в конечном итоге и сделала школа де Соссюра.
Если стадиальность относится нами к числу языковых явлений, то и отстранение ее от языкового материала невозможно. В противном случае вовсе снимается вопрос о стадиальности в языке» (с. 183).
Спасительным якорем И.И. Мещанинов хотел сделать положение о неразрывной связи формы и содержания.
«Изменение содержания может вызвать к жизни новую форму, но видоизмененное содержание может вкладываться и в старую.
Форма может сохраняться и при измененном ее смысловом значении… Поступательному ходу семантических смен подчиняется вовсе не одна только лексика. Таким же, и при том весьма радикальным переменам, подвергается также вся структура предложения. Ныне действующие ее формы могли в прошлом выступать с совершенно иным назначением… Весь строй предложения уже получает новое содержание, новое качество, хотя бы и при сохранении того же морфологического оформления. Строй предложения переходит на другую ступень. Получается стадиальный переход» (с. 184, 185).
Все эти судорожные поиски стадиальных переходов везде и всюду и даже без непосредственной увязки со сменой форм производства подтверждали наличие глубокого кризиса теории. И.И. Мещанинов доходил чуть ли не до признания возможности каких-то идеологических стадий при целостности языковой структуры.
«До сих пор речь шла о сдвигах в морфологических и синтаксических конструкциях, и по ним намечались возможные случаи конструктивных перестроек, которые в большей или меньшей степени удается подводить под схему стадиальных переходов. Возможно, что такого же рода стадиальные сдвиги следует усматривать и в тех идеологических изменениях в языке, которые не получили непосредственного
После многочисленных указаний на чрезвычайную сложность взаимоотношения в языке формы и содержания, Мещанинов пытался дать крайне расплывчатое и туманное определение стадии.
«Спасительный переход – это коренной сдвиг в структуре языка, идущий сложным путем диалектического развития речи» (с. 187).
Вполне понятно, что доклад И.И. Мещанинова «Проблема стадиальности в развитии языка» многими последователями Марра был воспринят как кризис теории стадий. В этом отношении особый интерес представляет частично опубликованное выступление А.А. Холодовича [279] .
279
Холодович А.А. К итогам обсуждения проблемы стадиальности. – Изв. АН СССР, ОЛЯ. М., 1948, т. VI, вып. 3 (194), с. 259 – 262.
Отмечая, что в отличие от Марра, искавшего стадии главным образом в лексике, Мещанинов обратил главное внимание на поиски стадий в области грамматического строя, Холодович видит в этом недостаток: Как бы правильно ни было намечено стадиальное развитие, оно все же предстает нам в одном своем аспекте: в аспекте смены предложения с одной структурой субъектно-объектных отношений предложением с другой структурой субъектно-объектных отношений.
Все остальное, о чем к тому же в подробностях ничего не было известно, элиминировалось… В стороне были оставлены такие существенные отношения, как атрибутивные, обстоятельственные, проблема частей речи и частей предложения, наконец, формальный строй речи, т.е. грамматическая техника. Получалась явно неполная картина: субъектно-объектный строй предложения отождествлялся со строем языка в целом. Появление книги Мещанинова «Члены предложения и части речи» Холодович рассматривает как известный шаг в новом направлении. Здесь представлены уже все основные существенные категории. Это был, – считал Холодович, – весьма важный опыт дать систематику этих категорий с тем, чтобы в дальнейшем, очевидно, предложить теорию их взаимоотношения, взаимосвязи, как членов единой структуры на каждой стадии развития.
По мнению Холодовича, для преодоления кризиса понятия стадии необходим синтез двух фаз, наметившихся в работах Мещанинова.
Здесь Холодович как бы предлагает вновь вернуться к более полному комплексу стадиальных координат.
Однако И.И. Мещанинов по этому пути не пошел. Его настолько захватила мысль о стадиальном развитии мышления, что нахождение комплекса языковых координат начинает казаться ему не так уж существенным.
«Развивая мысль Н.Я. Марра в его понимании единства языка и мышления, легко расширить границы привлекаемого материала включением не только формальных схождений, но и формальных расхождений. Решающим выступает общность содержания, общность того понятия, которое передается различными языками. При сходстве норм сознания на определенном этапе развития общественной среды и в языке создаются под их воздействием выраженные системы понятийных категорий, образующие группировки слов по их формальным и семантическим признакам, их же объединение в предложении в синтаксические группы (именуемые иногда синтагмами), зависимые значения одних слов от других (выражение атрибутивности и т.д.). Эти категории выступающих в языковом материале понятий, получая грамматическую форму, становятся грамматическими понятиями. Формальное их выражение по языкам может быть совершенно различным, в виде многообразия внешних форм для передачи объединяющего их единства… Понятия, вложенные в языковую форму, отнюдь не требуют единого общего формального их выражения не только в лексике, в тождестве основ словарного состава языка, но и в различных видах грамматических построений и грамматических форм. Один и тот же предмет может в различных языках получать разное наименование. Одни и те же синтаксические отношения между членами предложения могут в одних языках передаваться синтаксическими приемами, резко отличающимися от синтаксических средств, используемых в тех же целях другими языками и т.д.» [280]
280
Мещанинов И.И. Новое учение о языке, с. 8, 9.