О материалистическом подходе к явлениям языка

Серебренников Борис Александрович

Нетрудно заметить, что изложение характерных особенностей эргативного и активного строя языков в работах Климова подчинено определенной системе. Оно до некоторой степени напоминает пирамиду. В основе этой пирамиды лежит глубинная структура, составляющая семантическую детерминанту его строевых элементов. Строевые элементы связываются между собой импликативной связью. Показательными, но не обязательными, по мнению Климова, являются типичные для каждого строя фреквенталий.

Однако логически непротиворечиво связать между собой звенья созданной системы не удалось. Многие импликации причинно не увязываются. Кроме того, постулируемая глубинная структура, как и всякая глубинная структура, остается вещью в себе и совершенно неясно, как она может определять лексическую детерминацию. Сомнительно также утверждение Климова, что лексическая особенность может определять весь строй языка в целом. По словам Климова, активный строй языка преобразуется в эргативный. Это преобразование можно представить

таким образом: активная и инактивная конструкции активного строя преобразуются в эргативную и абсолютную конструкцию эргативного строя. Но тут возникает новое и при том очень большое противоречие. Может ли падеж, выражающий активный субъект, исторически преобразоваться в эргативный? Утверждать, что эргативный падеж – это падеж только активного субъекта, было бы бессмысленно. Субъект в абсолютной конструкции может быть очень активным, ср. фразы: Человек стремительно бежит или Женщина работает очень быстро. В языках эргативного строя эргативный падеж в предложениях этого типа отсутствует.

В языках активного строя, по-видимому, действительно выделение активных имен существительных происходит по принципу выделения имен существительных, способных совершать активные действия, хотя морфологически это ничем не выражается. Связать все это с особенностями эргативного строя очень трудно. Неувязка здесь полная. Доказанным превращение активного строя в эргативный считать нельзя.

Эргативная конструкция в языках мира действительно существует, но ее происхождение можно объяснить иначе. По мнению Г.А. Климова, основной причиной появления эргативной конструкции предложения является принцип лексикализации глагольных основ по принципу переходности и непереходности передаваемого действия. Однако в действительности такой импликативной связи нет. Понятийные категории переходности и непереходности действия существуют во всех языках мира, однако абсолютное большинство языков земного шара не имеет эргативной конструкции. Это значит, что причина образования эргативной конструкции какая-то другая. По всей вероятности, эргативная конструкция предложения представляет чисто формальную разновидность номинативной конструкции предложения, возникшую в особых условиях.

Основным условием образования эргативной конструкции является наличие языка, обнаруживающего склонность к образованию инкорпорирующих комплексов.

Не случайно эргативная конструкция возникает прежде всего в языках этого типа. Если в языках номинативного строя чаще всего оформляется особый винительный падеж, то в языках, склонных к образованию инкорпорирующих комплексов, показатель винительного падежа может быть выражен дистантно, путем включения показателей объекта действия в форму переходного глагола. Начальная ступень образования эргативной конструкции очень хорошо представлена в абхазском языке. В абхазском языке нет склонения вообще. В нем нет и эргативного падежа. Тем не менее при наличии переходного глагола можно определить, какое имя существительное выступает в роли объекта действия, поскольку в составе глагольной формы имеется специальный показатель, который как бы повторяет наличествующий в предложении объект действия, выраженный именем существительным, ср. абхаз. s -ab at’s? i -i-goyt ?Мой отец лошадь берет’. Буквально это означает: ?Мой отец лошадь ее он берет’. Все это очень напоминает явление репризы местоимения в современных балканских языках. Совершенно очевидно, что в абхазском языке немаркированность в предложении именного объекта действия компенсируется его индикатором, находящимся в составе глагольной формы.

Однако при таком построении падеж субъекта действия и падеж объекта действия все же остаются формально невыраженными, поскольку дистантный способ маркировки падежа объекта действия производит меньший эффект по сравнению со способом создания специального винительного падежа. Это коммуникативное неудобство послужило причиной создания в других кавказских языках, также имевших индикаторы объекта в форме глагола, особого падежа субъекта действия, или эргатива, ср. кабард. ЩIалым письмо итхащ ?парень написал письмо’. Таким образом, омонимия двух падежей была устранена. Она могла бы быть устранена и путем создания специального винительного падежа, но для этого способа не было условий, поскольку особый показатель винительного падежа при наличии индикаторов объекта в глаголе оказался бы явным плеоназмом. Именно этим и объясняется отсутствие в языках с эргативной конструкцией винительного падежа. В языках этого типа не было также условий для возникновения страдательного залога, так как падеж пассивной конструкции мог бы совпасть по форме с падежом субъекта действия при непереходных глаголах и с падежом объекта действия при непереходных глаголах.

Можно предполагать, что этот путь образования эргативной конструкции является общим для всех языков мира, обладающих склонностью к образованию инкорпорирующих комплексов. Универсальной причиной образования эргативной конструкции предложения является тенденция к разграничению падежа

субъекта действия и падежа объекта действия.

Таким образом, в генезисе эргативной конструкции нет никакой стадиальной мистики, в эргативной конструкции нет ничего внутренне специфического, что отличало бы ее коренным образом от номинативной конструкции. Эргативная конструкция предложения – формальная разновидность номинативной конструкции. Только этим можно объяснить на первый взгляд трудно объяснимое явление, почему эргативная конструкция может возникнуть в разные исторические эпохи и в разных языках земного шара.

Если этот взгляд правильно отображает происхождение и сущность эргативной конструкции, то тем самым отпадает какая-либо необходимость искать ее начало в активном строе предложения. Наличие некоторых коррелятов эргативного и активного строя нужно рассматривать как случайную конвергенцию.

Стадиальное развитие языков допускает также Ю.Д. Дешериев, но в отличие от Г.А. Климова это стадиальное развитие рассматривается в другом аспекте. По Дешериеву, все языки в своем развитии проходят три стадии: 1) стадию одноуровневой структуры, 2) стадию двухуровневой структуры и 3) стадию многоуровневой структуры.

Ю.Д. Дешериев считает, что одноуровневую структуру правильнее было бы назвать структурой без внутреннего членения на уровни или же просто моноструктурой, отражающей стадную речь и стадное создание стадного человека.

«В то время лишь социализированные звуки и звуковые комплексы могли отражать только чувственно воспринимаемые действия и предметы… В этих условиях стадиальная речь могла представлять звуки и звуковые комплексы, подвергшиеся социализации в процессе применения их в качестве средств сообщения. Каждый звуковой комплекс употреблялся изолированно, отдельно от других звуков или звуковых комплексов. Такой звук (звуковой комплекс) представлял собой социализованную соотнесенность звучания с чувственно воспринимаемым предметом или действием, его можно было бы назвать лингвистической субстанцией… В начальный период возникновения человеческой речи звуковой комплекс… не мог распадаться на фонемы и морфемы. Он должен был иметь минимальную „семантическую структуру“ – социализованную соотнесенность с предметом мысли выражая целостное сообщение… В то время не могло быть и речи о субъекте, объекте, предикате» [286] .

286

Дешериев Ю.Д. Социальная лингвистика. М., 1977, с. 37 – 40.

На смену одноуровневой структуре языка (речи) приходит двухуровневая структура, связанная с образованием лексического и синтаксического уровней на базе моноструктуры. Принципиально новым, по мнению Ю.Д. Дешериева, в двухуровневой структуре было: а) социализация взаимоотношений между, сначала, двумя (и более) сочетаемыми звуковыми комплексами; б) образование функции каждого специализованного звукового комплекса в речевой деятельности (см. с. 46).

Двухуровневая структура по мере дальнейшего развития общества постепенно превратилась в многоуровневую структуру.

«Многоуровневая структура включает в себя лексико-семантический, синтаксический, морфонологический и стилистический уровни» (с. 51).

Идейные истоки этой новой схемы стадиального развития найти не трудно. Здесь прежде всего было использовано высказывание А.А. Потебни:

«…как зерно растения не есть ни лист, ни цвет, ни плод, ни все это взятое вместе, так слово вначале лишено еще всяких формальных определений и не есть ни существительное, ни прилагательное, ни глагол… слово вначале… может быть только указанием на чувственный образ, в котором нет ни действия, ни качества, ни предмета, взятых отдельно, но все это в нераздельном единстве» [287] .

287

Потебня А.А. Мысль и язык. Полн. собр. соч., т. 1. Харьков, 1926, с. 119, 120.

Таким образом, характеристика начального периода речи у Потебни почти полностью совпадает с характеристикой периода одноуровневой структуры у Дешериева. Несомненно Дешериев использовал также гипотезу Мещанинова о так называемом первоначальном слове-предложении, которая сама по себе не является самостоятельной.

Новое у Дешериева состоит в том, что он еще более усилил неопределенность звукового комплекса одноуровневой структуры. В нем не было ни слова, ни фонем, ни морфем. Очевидно он ничем не отличался от простого животного выкрика. Что же касается стадий двухуровневой, а также многоуровневой структуры, то здесь было использовано известное положение Мещанинова о том, что части речи возникли на базе членов предложения. Не случайно на стадии двухуровневой структуры выделяются лексический и синтаксический уровни.