О нас троих
Шрифт:
Сейчас я уже не понимал, как мог так жестоко разговаривать с ним вчера: теперь, когда исчезла прочная броня, защищавшая его до сих пор, он казался страшно ранимым. Ему нужны были помощь и дружеская поддержка, и я готов был броситься ему на выручку.
— Как будто ты долго-долго передвигался на костылях, а теперь заново учишься ходить, понимаешь, о чем я? Страшно, но вместе с тем кажется, что перед тобой открылось море возможностей. Иногда и незначительных,на первый взгляд.
— Если только ты не один, — сказал я, вытирая кофе с подбородка, рука ещё нетвердо держала
— Да. — Марко хлопнул меня по плечу, отчего головная боль вспыхнула с новой силой. — Ливио, дружище, черт тебя дери! Хорошо, что ты со мной!
Мы поехали в его студию; он вел машину, посматривая на прохожих и иногда улыбаясь. Остановил машину у магазина туристического снаряжения, бросив: «Я сейчас». Я смотрел, как он идет ко входу: будто космонавт на Луне. Я полулежал на сиденье, в ушах гудело, я спрашивал себя, как могла столь прочная с виду конструкция развалиться так быстро. Я спрашивал себя, случилось бы это и без моего приезда, или случилось бы, но позже, или, может быть, Марко не пошел бы на бесповоротный разрыв. Я спрашивал себя: то, что происходит в жизни человека, неизбежно, не зависит от других людей, оказавшихся рядом, или же они оказывают решающее влияние на ход событий. Я спрашивал себя, каково это влияние: прямая причина или побочный фактор вроде смены погоды или еще какого-нибудь небольшого изменения в сценарии событий.
Марко вышел из магазина с двумя большими пластиковыми пакетами, закинул их на заднее сиденье. Я повернулся, чтобы заглянуть внутрь, и к горлу снова подкатила тошнота: там лежали два легких спальных мешка, два походных резиновых матраса. Марко сказал: «Теперь у нас есть на чем спать».
В студии нас встретили его ассистентка с секретаршей и в крайнем изумлении уставились на чемоданы и пакеты со спальными мешками.
— Спешный переезд, — сказал Марко; они продолжали хлопать глазами.
Его ассистентка страшно нервничала:
— Я уже два часа пытаюсь до тебя дозвониться. Наверно, телефон в машине сломался, все время нет соединения.
— Я его выключил, — сказал Марко.
Ассистентка наклонила голову в еще большем замешательстве.
— Ноэль Гропер звонил четыре раза по поводу клипа, — сказала секретарша.
— Они с ума сходят, когда от тебя нет новостей, — добавила ассистентка. — Уэйн и Хамфри перезвонят после обеда, надо договориться о собрании по поводу фильма. Джек Джонстон просил тебя связаться с ним, как только ты появишься.
— Ага, — сказал Марко, но, похоже, мысли его были далеко, он двинулся по коридору и поманил меня рукой.
Показался тощий монтажер с сообщением, что клип готов, спросил, не хочет ли Марко его посмотреть. Марко сказал мне: «Проходи сюда». Я зашел с ними в монтажную; мы стояли и смотрели, как разворачивается двухминутный микросюжет, идеально синхронизированный с насквозь фальшивой музыкой группы Handsome Waste. [50] В конце Марко сказал:
50
Handsome Waste— группа
— Ну, хорошо. Отсылай как есть. Они лучшего не заслуживают.
— По-моему, классно получилось, Марко, — сказал юный гений монтажа, глядя растерянно.
— Дерьмо это, — сказал Марко. — Как и их музыка. Набор клише. Сойдет.
Он провел меня в другую комнату, кинул на пол коврики и спальные мешки:
— Пока что разобьем лагерь здесь.
— А что потом? Какие у тебя планы? — спросил я, массируя затылок, на который волнами накатывала тупая боль.
— Не знаю, посмотрим, — сказал Марко. — Нам ведь немного надо, правда?
— Правда, — согласился я с восторгом, смешанным с удивлением, не совсем понимая, что происходит.
Вошла ассистентка со словами:
— Джек Джонстон звонит.
— Скажи ему, что меня нет, — решил Марко после секундного колебания. — Что перезвоню, когда приеду.
Ассистентка растерялась еще больше, чем монтажер: на лице ее застыло недоуменное выражение.
— Пойдем прогуляемся по парку? — предложил мне Марко. — Смотри, какое солнце, что мы будем тут сидеть с искусственным светом.
Мы вышли, провожаемые испуганными взглядами секретарши, ассистентки и монтажера, выглянувшего из двери монтажной комнаты; доехали на машине до парка. Солнце было бледно-желтым, воздух — горячим, голову и желудок не отпускала ноющая боль, тело было как ватное, но я все равно не отставал от Марко, который, прокладывая путь среди лужаек, постепенно возвращался к своему обычному шагу, неутомимо поглощающему пространство. У меня было странное ощущение, будто ко мне волшебным образом вернулось настроение двадцатилетней давности, когда в нашей с Марко и Мизией жизни еще ничего не определилось и не устоялось и когда никакие профессии, роли и маски не сковывали ни ум, ни тело. Мне казалось, что в пространстве вокруг меня открывались какие-то удивительные проемы, где можно двигаться и дышать свободно, и действительность не загонит тебя в угол и не пригвоздит к стенке.
Марко, должно быть, испытывал похожие ощущения, а может, заражал меня ими, что у него всегда отлично получалось.
— Удивительно, — сказал он, — как ты погружаешься в тот образ жизни, который когда-то выбрал, и все, что ты делаешь, становится почти автоматическим. Тебя словно затягивает внутрь безупречно отлаженной машины, и тебе, как пилоту в современном самолете, остается лишь поглядывать на бортовой компьютер и слушать сообщения диспетчеров. Тебе никогда не приходится делать настоящий выбор, не приходится менять маршрут, ты лишь оцениваешь предлагаемые варианты. Только катастрофа или чудо могут вырвать тебя из этого замкнутого круга.
— И что случилось сейчас? — спросил я, поглядывая на него сбоку, как делал миллионы раз, когда мы двадцать лет назад бродили по улицам Милана.
— Сейчас приехал ты, — засмеялся Марко и снял темные очки.
— А если бы я не приехал? — спросил я.
— Не знаю, — сказал Марко. — Может, я бы навсегда остался с Сарой. Или случилась бы еще какая-нибудь катастрофа.
Мы шли по берегу маленького пруда, в котором плавали серые гуси и пестрые утки; справа от нас за высокими деревьями виднелся город.