О них не упоминалось в сводках
Шрифт:
Скляров навел стереотрубу на какую-то точку и уступил место Симонову. Полковник шагнул к ней, но в эту секунду что-то звякнуло. Стереотруба была разбита. Симонов отшатнулся.
— Тут и высунуться нельзя, — сказал Скляров. — Снайперы жить не дают.
— А ваши снайперы где?
— За трое суток они уничтожили больше сорока гитлеровцев. Но им трудно спорить с фашистскими стрелками: те нас видят, а мы их нет. Вот смотрите! — капитан-лейтенант надел на черенок саперной лопатки обгоревшую каску и высунул из окопа. По ней сразу же с визгом ударила пуля.
— Показывай пулеметы, которые
Скляров навел на цель перископ. Полковник взглянул и уступил место мне. В трехстах метрах от нас тянулась траншея противника. Она была заметна по выброшенному из нее снегу, по каскам, изредка мелькавшим над бруствером.
— Дай распоряжение уничтожить пулемет! — приказал мне Симонов и, подумав немного, спросил: — Можем ли мы через час-полтора мощный налет по всей траншее организовать?
— Организовать дело не хитрое. Но боеприпасов осталось мало, только для отражения контратак. Траншея-то длиной больше километра, на нее уйма снарядов требуется, минимум тысячи полторы.
— Ну тогда подави часть ее, хотя бы метров триста.
Сделав кое-какие расчеты, я доложил Симонову:
— Риск большой, но попробовать можно. Четыреста метров хватит?
— Отлично! Давай поскорее, — обрадовался полковник.
Мы выбрали участок траншеи длиной около полукилометра. Только отошли от перископа, в воздухе раздался свист мин. Перед окопом фонтаном взвихрился снег.
Минометная батарея ударила по пункту. Видимо, немецкий наблюдатель заметил на нем необычное скопление людей. Мы укрылись в землянке и там продолжали обсуждать детали атаки.
— Доставай, Скляров, карту, — распорядился Симонов. — Наступает твой батальон. Если успех — сразу введу второй эшелон и даже резерв. Только на высоту ворвись… Когда лучше начать? — повернулся ко мне полковник.
— Часа через полтора, не раньше.
— Хорошо, атака через два часа. Сверим время… Сейчас пятнадцать часов две минуты. Атака в семнадцать, за час до наступления темноты.
— Может быть, с соседями договориться, они поддержат? — предложил я.
— Предупредить их нужно, а надеяться на них нечего: все равно не помогут. У шестьдесят четвертой дивизии такие потери, что ей пора снова в резерв уходить.
Как только кончился минометный налет противника, я разбил участок вражеской траншеи на три части и на каждую из них выделил по два-три дивизиона внакладку. Группа майора Илларионова тут же начала пристрелку своего участка. За следующие тридцать минут я успел поставить задачу другим командирам групп. Они тоже начали пристрелку непосредственно по траншее.
Семь дивизионов плюс минометные батареи — всего около 100 орудий и минометов. Если израсходовать в среднем по десяти снарядов на каждый ствол, получится два снаряда на каждый погонный метр траншеи. С такой высокой плотностью нам еще не приходилось стрелять. Вот что значит сосредоточение огня по наиболее важному объекту противника. Только бы снаряды легли точно, да пехота не опоздала с броском…
Огневой налет начался своевременно и прошел вполне удачно. Наши бойцы отсиживались в землянках, подбрустверных нишах и других укрытиях, так как осколки снарядов попадали и в наши окопы. Какая-то батарея умудрилась долбить по пустому месту — по нейтральной зоне. Видимо, не ввели нужных поправок. «Зря пропало сорок снарядов», — досадовал я. Остальные батареи вели стрельбу точно: разрывы сплошной стеной закрыли траншею противника.
Едва закончился огневой налет, батальон смелым броском преодолел триста метров. Наши бойцы буквально свалились на головы гитлеровцев, которые не предполагали, что артподготовка будет такой короткой. Вражеские пулеметы на высоте Клык открыли фланговый огонь только тогда, когда наша пехота уже дралась в немецких окопах, находившихся в самом Синявиио.
Бой длился еще полчаса, до тех пор, пока не были перебиты все фашисты, скрывавшиеся в убежищах и «лисьих норах».
Начало получилось хорошее, но закрепить успех нам не удалось. Опомнившись, гитлеровцы засыпали нас снарядами и минами. Стрельба велась с флангов, что давало значительный процент попаданий непосредственно в траншею. Потери наши возрастали. Полковник Симонов лично следил, как подходят резервы, подтягиваются орудия для стрельбы прямой наводкой.
До поздней ночи пробыли мы на передовой. В темноте вернулись на свой командный пункт.
— Когда командный пункт менять будем? — спросил я, остановившись возле землянки.
— За Синявино зацепились, теперь спешить некуда. Командарм будет доволен, — ответил полковник.
Перед самым восходом солнца противник шквальным огнем из пушек и минометов обрушился на опорный пункт, в котором ему были известны все закоулки. Если мы с большим трудом разведывали местонахождение каждой вражеской огневой точки, то немцам этого не потребовалось. Они знали, куда стрелять.
Вслед за огневым налетом два батальона полупьяных автоматчиков контратаковали наших моряков с флангов и фронта. Заградительным огнем артиллерии удалось их рассеять.
Симонов ввел в бой 4-й батальон — последний резерв бригады. Но оказать существенной поддержки он не смог, так как попал под сильный обстрел.
Гитлеровцы повторили огневой налет, а затем снова атаковали. Ценой больших потерь им удалось захватить траншею и тем самым свести на нет нашу вчерашнюю удачу. Неоднократные попытки исправить положение успеха не имели. Синявино опять оказалось в руках гитлеровцев.
Бои на Синявинских высотах стали затихать, наши войска, отказавшись от наступления, с 27 февраля перешли к обороне.
Бригада, понесшая за восемнадцать дней большие потери, в ночь на 28 февраля была выведена в армейский резерв…
В эти дни я получил приказание сдать дела своему начальнику штаба майору Капустину и явиться в отдел кадров артиллерии Волховского фронта. Ни Симонов, ни мои товарищи в штабе армии не знали, какое назначение ждет меня.
Жалко было расставаться с моряками, с боевыми друзьями, вместе с которыми прошел долгий и трудный путь. Но служба есть служба. Я уехал.
А наша бригада, перейдя вместе со 2-й ударной армией в состав Ленинградского фронта, еще полгода вела оборонительные бои в районе Синявино. Полковник Николай Васильевич Симонов вскоре после моего отъезда сдал дела полковнику Н. Г. Лященко, а сам вступил в командование 379-й дивизией. С ним мы впоследствии встречались довольно часто.