О самом себе
Шрифт:
Об аналогичном событии рассказывает и Лион Фейхтвангер в не раз упоминавшемся уже мной романе о братьях Лаутензак. Вспомните встречу в ресторане Оскара Лаутензака и Пауля Крамера, когда талантливый и умный журналист не мог выйти из ресторана, запутался во вращающихся дверях и был спасен из подобного положения только швейцаром...
Можно было бы вспомнить и еще такие же эпизоды, великолепно подмеченные и описанные писателями. К сожалению, вы не найдете научного анализа подобных случаев.
А жаль! Я позволю себе высказать отнюдь не вздорную мысль: надо бы ученым заняться сбором и анализом древнего,
Разве мало целебных трав пришло из народной медицины в наши фармацевтические каталоги от тех же неграмотных знахарей и темных деревенских ведунов?
Разве мало народных секретов, рецептов, методов используется в промышленности?! А сколько их утеряно в веках, в связи с тем, что умирая, последний, знающий тайное, передаваемое из рода в род, свято хранимое искусство, уносит эту тайну с собой в могилу! Блистают загадочным темным узором в витринах музеев булатные клинки древних восточных кузнецов — и сегодня еще не до конца разгадан секрет булата. Стоит в Дели колонна из нержавеющего железа — где она, изготовленная сегодня нержавеющая сталь, не содержащая легирующих присадок? Ее нет! Пленяют вечной свежестью восковые краски древнеегипетских художников — и о них известно далеко не все...
Вполне возможно, что идущее из древних веков, от ранней юности человечества, умение народного врачевания не содержит ничего, кроме суеверий и шарлатанства. Нередко рассуждают: ну чему могут научить нас эти темные люди, не знающие не только теории относительности, но и таблицы умножения?.. А знание и умение — это вещи абсолютно разные. Для умения нередко вовсе необязательно знание. Когда-то путешественники и моряки пользовалилсь компасом, не подозревая, что земля круглая и что у нее есть постоянное магнитное поле. (Кстати, мы и сегодня пользуемся компасом, хотя ученые не очень-то представляют, каково происхождение магнитного поля нашей планеты.) Кузнецы умели закалять сталь, ничего не зная о ее кристаллических превращениях. Так вот, чтобы не пропал секрет «компаса» и «стали» деревенских знахарей и колдунов, и надо соединить их умение с современным знанием. Ну а какое же все это отношение имеет ко мне? Да самое прямое! Я тоже умею внушить свою волю человеку, скажем, глядя ему в затылок. Или вовсе на него не глядя.
Очень редко я пользуюсь этим. Но, листая страницы памяти, чтобы привести пример из своей жизни, вспоминаю...
Вспоминаю небольшой, но уютный зал в одном из министерств Москвы.
Все идет хорошо. Зрители добросовестно и дружелюбно пытаются разобраться в том, что я им показываю. Я не менее дружелюбно и добросовестно пытаюсь помочь им в этом...
И вдруг в конце зала появляется почти шарообразная фигура самого большого здесь начальника. Все встают, приветствуя. А начальник, не отвечая на приветствия, кривит рот и скептически смотрит на меня.
«Ах так, — мысленно говорю я, — не верите, ну так я заставлю вас поверить — будете балериной». А вслух добавляю: — Вот вы и будете моим индуктором.
И толстый начальник, по моему мысленному приказанию, вдруг нелепо начинает прыгать между рядами стульев, мимо своих опешивших подчиненных ко мне на сцену.
Гипноз? Да, безусловно. Родственный тому, которым владели Олеся и Оскар Лаутензак, литературные вымышленные герои...
Будет неправильно, если я умолчу в этой книге о том, что гипноз я нередко использовал для лечения психических болезней. Делал я это и в те далекие времена, когда абсолютно не знал ничего о сущности гипноза, не знал научных рекомендаций, руководствуясь лишь здравым смыслом. Возможно, что рассказанное мной встретит возражения специалистов, возможно, меня упрекнут в неправильных действиях, но что было, то было.
У одного польского графа началось неприятное для окружающих и очень странное заболевание. Ему представилось, что в голове свили себе гнездо... голуби. Да, обыкновенные голуби, сизари...
Одна из форм сумасшествия? Да. Навязчивая идея: «У меня в голове голубиное гнездо...»
Обращались к врачам. Но у графа был трудный характер, и лечиться он отказывался: ему казалось, что его любыми средствами стремятся заманить на операцию, во время которой разрежут голову пополам. Тогда обратились ко мне.
Я не стал убеждать больного, обращаясь к его здравому смыслу, что в голове голуби жить не могут. Наоборот, я принес с собой на первую же встречу длинную блестящую трубу на треноге — вроде переносного телескопа — с какими-то колесиками и винтиками. Установил ее и посмотрел сквозь эту трубу на голову больного.
— Да, граф, — сказал я, — вы правы. У вас в голове — голубиное гнездо. И — преогромное. Целая голубятня!
— А разве я сомневаюсь в этом? И день и ночь крыльями хлопают... А тут как-то к ним кошка забралась! Вот переполох был. Я думал, у меня голова лопнет...
— Могу выгнать ваших ненормальных жильцов, и притом так, что они не вернутся.
— Буду весьма обязан...
Еще раз посмотрев в трубу, «пересчитав голубей», «прикинув», как лучше их выгнать, я вернулся домой. На другой день граф прислал за мной с раннего утра.
— Вывелись птенцы — голубята! — объявил он почти радостно.
Снова пошла в ход труба — кстати, в ней не было даже оптического стеклышка. Выведение птенцов было подтверждено. На другой день была назначена решительная «чистка» графской головы-голубятни...
Заранее договорившись с родственниками графа, я провел в сад трех моих помощников с живыми голубями в руках. Завязав больному глаза, свел и его вниз. По моему знаку один из помощников выпустил голубя — я выстрелил перед лицом больного из пистолета. Затем, достав из кармана заранее подстреленного голубя, сунул ему в руку.
— Один готов, — сказал я. — Если бы я его не застрелил в воздухе, он мог бы вернуться. А теперь — шалишь! Все кончено...
Так повторялось еще два раза. Затем «выскочили» — просто от страха перед выстрелами — и новорожденные голуби...
Потом я позволил больному снять с лица повязку и открыть глаза.
Он собственноручно в моем присутствии закопал трупики бедных птичек под гигантским развесистым дубом в своем парке.
Голова у него оставалась «чистой» в течение нескольких лет, пока суть происходившего не раскрыл ему один близкий знакомый, полагая, что граф излечился навсегда. Узнав истину, тот с криком схватился за голову... Голуби с тех пор «жили» в ней у него до самой смерти. Думаю, средств вторично излечить его уже не было...