О себе…

Мень Александр

Поднялся занавес с дровами, Предстал президиум пред нами, А сзади тряпки вниз свисали, Зеленый лес изображали.

Доклад Гладкова. Та же тема. Скрипела нервная система, Когда кормили снова нас Халтурой

старой в сотый раз.

* * *

Вот слет окончен. Бражка[15] Ос Ползет со смехом на мороз. И вдруг Иуда подбегает И всех осистов приглашает К себе на вечер (смех и стыд! Но разум глупости простит).

Она нас долго приглашала, Чем только можно обольщала, И мы придти решили к ней. Итак, друзья, прошло пять дней.

Едва вошли, едва разделись, Тотчас пластинки завертелись, И чтобы время скоротать, Решили осы поиграть.

Мы танцевали, песни пели, Пластинки старые хрипели Романсы тощие. Но вот Настал питания черед.

О Эпикур! Что нам подали! Клянусь юпитером, не ждали Таких мы прелестей никак, Давно не кушали мы так.

Лишь только ночь Москву накрыла, Москва окошки засветила, В проулках фонари зажглись, А мы к Иуде собрались.

Но что б вы думали, ребята? Бананы? Дыни? Поросята? Или соловьи язычки? Нет.

Но такие пирожки, Что я их столько сразу съел, Что моментально заболел.

А по Осе указ был дан, И был суда составлен план, И мы решили закусить, А после суд учередить.

Иуда обо всем узнала, Бежать решивши, тихо встала, Но мы, увидев эти штуки, Схватили все ее за руки: Постой, милейшая Иуда! Живой ты не уйдешь отсюда.

Друзья, описывать не буду Все чувства нашего Иуды. Прав Данте Алигьери был, Что ниже всех он поместил Предателей в «Аду» своем. Найдется нашей место в нем.

* * *

Прощайте, милые друзья, На этом заключаю я. Все изменилось с этих пор, Умолк веселый разговор, Менялись люди и года, Теряясь в дали навсегда.

* * *

Я рано получил прививку против культа Сталина. В школьные годы на тренировке в результате несчастного случая погиб мой одноклассник. Те, кто находился с ним в последние минуты, рассказывали, что, умирая, он говорил со Сталиным, который пришел взять его к себе. Нас, его товарищей, это озадачило: прежде мы не замечали в нем какой–то особой «идейности» (как тогда выражались). И в тот момент у меня впервые мелькнула догадка: «Ведь это религия!» В душе умирающего нечто высшее, священное приняло облик отца, которого мы привыкли благодарить за счастливое детство. С годами догадка превращалась в убеждение, подкреплялась множеством наблюдений и, в конце концов, помогла пониманию огромной исторической трагедии, ставшей фоном юности моего поколения.

Именно в сталинское время на рынке, среди гвоздей и морских свинок, я нашел старые книги Владимира Соловьева, Сергия Булгакова и читал… с дрожью. В то время, когда не было ни самиздата, ни «тамиздата», когда в сфере философии печаталась только ахинея, которую нельзя было брать в руки, я открыл мир великих мыслителей…

В юности мы гонялись за книгами. Я школьником работал, ездил в Крымский заповедник, чтоб заработать на книги и приобрести их. Я начал собирать библиотеку, когда был еще в пятом классе.