Шрифт:
Памяти погибших в Афганистане
На граните имена и даты…
Обняла их бронзовая мать.
Не вернулись к матерям солдаты,
Молодым пришлось им умирать.
Памятник – он символ.
Бурый камень, будто весь в крови,
Что в боях сыны своей Отчизны.
Пролили… и в землю полегли.
Мать пришла: усталая, босая.
Сердце стонет, некому сказать,
Списки на граните обнимая:
«Что ж ты, сын, меня оставил ждать?»
И легла на камень обелиска,
Символ скорби, мёртвый, но родной.
Ждёт, что вдруг услышит очень близко
Голос сына: «Мама, я живой».
Шальная пуля – погибшим медицинским работникам
Суровое время и года непростые.
Девчонки красивы, но сильно устали.
На стройных ногах сапоги уставные,
Хотя тридцать пятый размер не достали.
Бойцы окружали теплом и заботой,
«Сестричками», «дочками» их называли
Старались прикрыть и облегчить работу,
И как получалось, от пуль сберегали.
Но всё же случилась нелепая драма,
Она возмущает своим нелогизмом.
Никак не помогут в руках автоматы,
И вот он – момент переполнен трагизмом:
Шальная, горячая смерть просвистела,
Ударом солдата как будто сломала,
А девушка взглядом, уже улетела,
И жизнь её Вечность с собою забрала.
Бой после победы
Сидел старик. Давно уж не у дел.
Какие у него теперь заботы?
На мир вокруг печально он смотрел,
Достигнув возраста своей субботы.
Подслеповат, слезится влагой глаз,
Натруженные руки отдыхают,
Но помнит всё: как выполнял приказ
И видит вновь, как рядом умирают.
Он выжил там, откуда нет пути,
Где даже ветер насмерть был прострелен.
Дошёл туда, куда и не дойти,
И верил в то, в чем не был сам уверен.
Терял друзей, любимых и родных,
Но сердце всё равно не омертвело.
Судьба готовила удар под дых,
Когда уже Победа песню пела.
Окончены бои и враг сражён.
Но вновь атака. Снова по тревоге.
И в город, что уже освобождён,
Колона «фрицев» катит по дороге.
А каково подняться встретить смерть,
Когда уже расслабился для мира?
А вновь включаться в боя круговерть?
А вновь терять героя-командира?
Привычен пули свист и взрыв любой.
По слуху мог узнать калибр снаряда.
И воин бил по целям пред собой
Короткими. И вот уж нет отряда.
«Пошли смотреть. А кто такой борзой?»
А там мальчишка слёзы растирает…
И лоб в прыщах, и взгляд ещё дурной…
Трясутся губы, ноги поджимает.
Один остался, рядом нет живых.
Такие же «сопливые» ребята.
Винтовки, форма и кресты у них
На касках тоже – Гитлера орлята.
«Куда ж ты лез, дурак? Теперь ведь мир.
За что погибли? Это не исправить.
Сгорел в аду усатый ваш кумир,
Фашизма знак не будет миром править.
Вот дать бы вам ремня, чтоб дурь убрать.
Да только как? Кто дал вам эти «фау»?
Вставай малец, утрись, кончай дрожать.
Иди к своей мамаше. Мутер. Фрау».
Вздыхал старик и видел этот бой,
И пацана, дрожащего от страха.
За ту победу не был горд собой.
Всему виной со свастикой рубаха.
Последний рубеж
Черный дым упирается в небо,
Всё затихло и бою конец,
А на поле средь зрелого хлеба,
Возле пушки согнулся боец.
Наверху облака пролетали,
Отжужжали осколки пчелой,
Победитель – боец умирает,
Он закончил последний свой бой.
На лице молодом ни кровинки,
Защищал «высоту» сколько мог,
Чтобы здесь не сломал ни травинки,
Тяжким следом фашистский сапог.
С грозным гулом, коптя керосином,
Враг колонной прорвался в обход,
Шла в атаку железная сила,
Встретил их лишь бойцов полувзвод.
И вчерашние школьники встали,
Как стена у врагов на пути,
Свой последний рубеж охраняли,
Не помысля назад отойти.
Прут на них белокрестые башни,
Залпы выстрелов точно клюют,
Стонет глухо под тяжестью пашня,
Не жалея которую рвут.
Было только пятнадцать мальчишек,
Пушки две, да десяток гранат,
Ну а бой грохотал без затишья,
И за трёх бился каждый солдат.
Шло сражение то бесконечно -
Полных семьдесят восемь минут,
И исчезли враги там навечно,
Дальше уж никогда не пройдут.
Свой рубеж отстояли солдаты.
Вон, кресты на машинах горят,