О скитаньях вечных и о Земле
Шрифт:
— А это… — мать опустила глаза и тихонько засмеялась, — Это значит ребенок.
— Спасибо за обед! — Мышка выбежала вон, потом на миг снова заглянула в кухню. — Мам, я уж постараюсь, чтоб тебе было не очень больно, правда-правда!
— И на том спасибо, — сказала мать.
Хлопнула дверь.
В четыре часа загудел вызов видеофона. Миссис Моррис нажала кнопку, экран осветился.
— Здравствуй, Элен! — сказала она.
— Здравствуй,
— Отлично. А в Скрэнтоне? У тебя усталое лицо.
— У тебя тоже. Сама знаешь, дети. Путаются под ногами.
Миссис Моррис вздохнула:
— Вот и Мышка тоже. У них тут сверхвторжение.
Элен рассмеялась:
— У вас тоже малыши в это играют?
— Ох да. А завтра все помешаются на головоломках и на моторизованных «классах». Неужели мы тоже году в сорок восьмом были такие несносные?
— Еще хуже. Играли в японцев и нацистов. Не знаю, как мои родители меня терпели. Ужасным была сорванцом.
— Родители привыкают все пропускать мимо ушей.
Короткое молчание.
— Что случилось, Мэри?
Миссис Моррис прикрыла глаза, медленно, задумчиво провела языком по губам. Вопрос Элен заставил ее вздрогнуть.
— А? Нет, ничего. Просто я как раз об этом и думала. Насчет того, как пропускаешь мимо ушей. Неважно. О чем, бишь, мы говорили?
— Мой Тим прямо влюбился в какого-то мальчишку… его, кажется, зовут Бур.
— Наверно, у них такой новый пароль. Моя Мышка тоже увлеклась этим Буром.
— Вот не думала, что это и до Нью-Йорка докатилось. Видно, друг от дружки слышат и повторяют. Какая-то эпидемия. Я тут разговаривала с Джозефиной, она говорит, ее детишки тоже помешались на новой игре, а она ведь в Бостоне. Всю страну охватило.
В кухню вбежала Мышка выпить воды. Миссис Моррис обернулась:
— Ну, как дела?
— Почти все готово, — ответила Мышка.
— Прекрасно! А это что такое?
— Бумеранг. Смотри!
Это было что-то вроде шарика на пружинке. Мышка бросила шарик, пружинка растянулась до отказа… и шарик исчез.
— Видала? — сказала Мышка, — Хоп! — Она согнула палец крючком, шарик вновь очутился у нее в руке, и она защелкнула пружинку.
— Ну-ка еще раз, — попросила мать.
— Не могу. В пять часов вторжение. Пока! — И Мышка вышла, пощелкивая игрушкой.
С экрана видеофона засмеялась Элен:
— Мой Тим сегодня утром тоже притащил такую штучку, я хотела посмотреть, как она действует, а Тим ни за что не хотел показать, тогда я попробовала сама, но ничего не получилось.
— Ты не впе-чат-ли-тель-ная, — сказала Мэри Моррис.
— Что?
— Так, ничего. Я подумала о другом. Тебе что-то было нужно, Элен?
— Да, я хотела спросить, как ты делаешь то печенье, черное с белым…
Лениво текло время. Близился вечер. Солнце опускалось в безоблачном небе. По зеленым лужайкам потянулись длинные тени. А ребячьи крики и смех все не утихали. Одна девочка вдруг с плачем побежала прочь. Миссис Моррис вышла на крыльцо.
— Кто это плакал, Мышка? Не Пегги-Энн?
Мышка что-то делала во дворе, подле розового куста.
— Угу, — ответила она, не разгибаясь. — Пегги-Энн трусиха. Мы с ней больше не водимся. Она уж очень большая. Наверно, она вдруг выросла.
— И поэтому плакала? Чепуха. Отвечай мне как полагается, не то сейчас же пойдешь домой!
Мышка круто обернулась, испуганная и злая:
— Да не могу я сейчас! Скоро уже время. Ты прости, я больше не буду.
— Ты что же, ударила Пегги-Энн?
— Нет, честное слово! Вот спроси ее! Это из-за того, что… ну просто она трусиха, задрожала — хвост поджала.
Кольцо ребятни теснее сдвигалось вокруг Мышки; озабоченно хмурясь, она что-то делала с разнокалиберными ложками и четырехугольным сооружением из труб и молотков.
— Вот сюда и еще сюда, — бормотала она.
— У тебя что-то не ладится? — спросила миссис Моррис.
— Бур застрял. На полдороге. Нам бы только его вытащить, тогда будет легче. За ним и другие пролезут.
— Может, я вам помогу?
— Нет, спасибо. Я сама.
— Ну хорошо. Через полчаса мыться, я тебя позову. Устала я на вас смотреть.
Миссис Моррис ушла в дом, села в кресло и отпила глоток пива из неполного стакана. Электрическое кресло начало массировать ей спину. Дети, дети… У них и любовь, и ненависть — все перемешано. Сейчас ребенок тебя любит, а через минуту ненавидит. Странный народ дети. Забывают ли они, прощают ли в конце концов шлепки, и подзатыльники, и резкие слова, когда им велишь — делай то, не делай этого? Как знать… А если ничего нельзя ни забыть, ни простить тем, у кого над тобой власть, — большим, непонятливым и непреклонным?
Время шло. За окнами воцарилась странная, напряженная тишина, словно вся улица чего-то ждала.
Пять часов. Где-то в доме тихонько, мелодично запели часы: «Ровно пять, ровно пять, надо время не терять!» — и умолкли.
Урочный час. Час вторжения.
Миссис Моррис засмеялась про себя.
На дорожке зашуршали шины. Приехал муж. Мэри улыбнулась. Мистер Моррис вышел из машины, захлопнул дверцу и окликнул Мышку, все еще поглощенную своей работой. Мышка и ухом не повела. Он засмеялся, постоял минуту, глядя на детей. Потом поднялся на крыльцо.