О социализме и русской революции

Люксембург Роза

Рабочие и солдатские Советы были, следовательно, органом революции, носителями вновь созданного строя, исполнителями воли трудовых масс в рабочей куртке и в солдатском мундире. Перед рабочими и солдатскими Советами открывалось огромное поле деятельности. Ведь им выпала задача впервые претворить в жизнь волю революционных народных масс и создать в пролетарски-социалистическом духе цельный социальный и политический механизм государства.

Чтобы приступить к этой работе, рабочие и солдатские Советы, рассеянные по всей империи, нуждались в центральном органе, единым образом выражающем их волю и действие. В качестве такого органа 10 ноября на собрании в цирке

Буша был избран Исполнительный комитет рабочих и солдатских Советов.

Правда, поначалу избран он был только берлинскими рабочими и солдатскими Советами. Поскольку немедленный созыв Все-германского парламента рабочих и солдатских Советов был невозможен, избранный берлинскими рабочими и солдатскими Советами Исполнительный комитет должен был временно функционировать как центральный орган германских рабочих и солдат.

Соответственно этому Исполнительный комитет вплоть до образования Центрального совета рабочих и солдатских Советов должен был являться высшей инстанцией Германской империи, носителем суверенитета всего трудящегося народа, высшим органом власти социалистической республики.

Так гласит и первое официальное заявление, которым Исполнительный комитет на следующий день после конституирования, 11 ноября, объявил о том, что приступил к исполнению своих обязанностей:

«К жителям и солдатам Большого Берлина!

Избранный рабочими и солдатскими Советами Большого Берлина Исполнительный комитет рабочих и солдатских Советов начал свою деятельность.

Все местные, земельные, имперские и военные власти продолжают свою деятельность. Все распоряжения этих властей отдаются по поручению Исполнительного комитета». [103]

103

Vorwarts. 1918. 13. November. (Курсив Р. Л.)

Здесь коротко и ясно, без малейшего противодействия с чьей-либо стороны, высказан тот само собою разумеющийся факт, что Исполнительный комитет осуществляет всю полноту политической власти в республике, что все другие органы и учреждения империи подчинены ему и являются лишь органами, исполняющими его волю.

Что же произошло с этой суверенной позицией власти за те короткие четыре недели, которые протекли с того времени?

Рядом с Исполнительным комитетом с самого начала стоял одновременно учрежденный «Совет народных уполномоченных», «политический кабинет» Эберта — Гаазе^*.

Родившись первоначально из паритетного соглашения зависимой и независимой социал-демократических партий, этот Совет народных уполномоченных был, как известно, утвержден тем же самым общим собранием рабочих и солдатских Советов Большого Берлина 10 ноября в цирке Буша, где был избран Исполнительный комитет.

Какими же должны были быть отношения между обоими органами? Ясно, что Исполнительный комитет, как того желали рабочие и солдатские Советы и как это явствует из неопроверг-нутого заявления Исполнительного комитета от 11 ноября, должен был стать высшим органом республики. Тем самым без обиняков устанавливалось, что и Совет народных уполномоченных (т. е. Эберт — Гаазе) тоже, как и все прочие имперские учреждения, должен был быть подчинен Исполнительному комитету. Кабинет Эберта — Гаазе мог являться только исполнительным органом этого комитета, осуществляющим его волю.

Именно так, а не иначе понимали дело все стороны в первый момент после возникновения обоих органов.

Но продержалось это мнение недолго. Уже на другой день начало проявляться зримое стремление шейдемановцев поставить эбертовский кабинет сначала как независимый орган рядом, а затем шаг за шагом над Исполнительным комитетом. Давнему выражению Лассаля насчет писаной конституции и реальных условий власти суждено было вновь подтвердиться. Суверенное право по воле рабочих и солдатских Советов принадлежало Исполнительному комитету, но фактическую власть сумели прибрать к своим рукам Эберт и К^o.

Этим людям удалось бесконечными заседаниями комиссий, совещаниями по разграничению компетенций, маневрами по затягиванию решений сковать Исполнительный комитет и сохранять в подвешенном состоянии вопрос о взаимоотношениях между этими органами. Но пока на сцене дебатировали, люди Эберта действовали за кулисами. Они мобилизовали контрреволюционные элементы, оперлись на реакционный офицерский корпус, создали себе опорные пункты в среде буржуазии и военщины и с бессовестным цинизмом прижали Исполнительный комитет к стене.

Зрелым плодом этих рьяных происков, предназначенным завершить предпринятую акцию, стал путч 6 декабря^*, призванный провозгласить диктатуру Эберта и устранить Исполнительный комитет: эта акция должна была завершиться вступлением в Берлин гвардейских частей.

Для характеристики нынешнего положения Исполнительного комитета достаточно констатировать, что акт такого огромного значения, как вступление войск [в Берлин] без их разоружения, был осуществлен без согласия, более того, вопреки протесту Исполнительного комитета.

Все это увенчивается присягой, принесенной гвардейскими войсками на верность Эберту:

«От себя и одновременно от имени представляемых нами войсковых частей мы клянемся употребить всю нашу силу ради единой Германской республики и в защиту ее временного правительства, Совета народных уполномоченных».

Таким образом, гвардейские войска были призваны принести присягу выступать лишь за «Совет народных уполномоченных». Для них только кабинет Эберта — это «правительство», а Исполнительный комитет даже не упомянут, он не существует! С ним обращаются так, словно он пустое место.

Вся акция вступления войск, их неразоружение, приведение их к присяге явно были осуществлены без ведома Исполнительного комитета, за его спиной. Мы твердо убеждены в том, что Исполнительный комитет, как и остальная публика, узнал обо всех этих событиях только из газет.

Да, эта акция, эта присяга, в которой совершенно отсутствует даже упоминание об Исполнительном комитете, именно потому прямо направлены против него! Вступление гвардии, ее вооружение, ее присяга — это демонстративный акт эбертовского кабинета, проба сил, угроза и провокация в первую очередь против Исполнительного комитета рабочих и солдатских Советов!