О свободе
Шрифт:
Средство, успешно применявшееся старыми социалистическими партиями для обеспечения поддержки какой-то одной профессиональной группы — повышение ее уровня экономического благосостояния по сравнению с другими, невозможно использовать для того, чтобы заручиться поддержкой всех социальных слоев. В результате должны неизбежно возникнуть конкурирующие социалистические партии и движения, апеллирующие к тем, чье экономическое положение по сравнению с другими ухудшилось. В часто повторяемом утверждении, что фашизм и национал-социализм — это нечто вроде социализма для среднего класса, много правды, за исключением того, что группы, поддерживавшие эти новые движения в Италии и Германии, экономически уже перестали быть средним классом. В значительной степени это был бунт лишенного привилегий нового класса против рабочей аристократии, порожденной промышленным профсоюзным движением. Нет сомнения, что ни один экономический фактор так не способствовал этим движениям, как зависть далеко не преуспевающего представителя свободной профессии, какого-нибудь инженера или адвоката с университетским образованием, и всего «пролетариата умственного труда» в целом, к машинисту, наборщику и прочим членам сильнейших профсоюзов, чьи доходы превышали их собственные во много раз.
Не может быть сомнения
Старым социалистическим вождям, всегда считавшим свои партии естественным передовым отрядом будущего всеобщего движения к социализму, трудно понять, почему каждое расширение области применения социалистических методов восстанавливает против них широкие классы бедного населения. Но дело тут в том, что старые соцпартии, как и профсоюзы в отдельных областях промышленности, обычно без особого труда договаривались о совместных действиях с работодателями в своих отраслях, тогда как весьма широкие слои общества оставались ни с чем. Поэтому последним казалось — и не без оснований — что представители наиболее мощных и процветающих отрядов рабочего движения принадлежат скорее к эксплуатирующему, нежели к эксплуатируемому классу{29}.
Недовольство низов среднего класса, откуда вышло столько сторонников фашизма и национал-социализма, еще более усиливалось тем фактом, что уровень образования и профессиональная подготовка, которой зачастую обладали представители этих слоев, побуждали их стремиться к руководящим постам и считать, что они вполне достойны стать членами правящей элиты. Младшее поколение, взращенное на социалистической теории с ее презрением к «торгашеству» и «погоне за прибылью», отвергало путь независимого предпринимательства, связанный с риском, и во все большем количестве вливалось в армию служащих, предпочитая твердый оклад и гарантированное будущее. При этом они требовали доходов и власти, на которые им, по их мнению, давало право образование. Они верили в организованное общество и рассчитывали в этом обществе совсем не на такое место, которое им могла бы предложить система, организованная в соответствии с идеалами, провозглашавшимися лидерами рабочего движения. Они были вполне готовы перенять методы «классического» социалистического движения, поставив их на службу другому классу. Новое движение привлекало всех тех, кто соглашался с необходимостью поставить под контроль государства всю экономическую жизнь, но не был согласен с целями, во имя которых использовала свою политическую мощь аристократия промышленных рабочих.
Новое социалистическое движение с самого начала обладало несколькими тактическими преимуществами. Социализм рабочего класса вырос в демократическом и либеральном мире, приспосабливая к нему свою тактику и перенимая многие идеалы либерализма. Его главные деятели все еще верили в то, что построение социализма решит все проблемы. С другой стороны, фашизм и национал-социализм выросли на основе все более регулируемого общества, начинавшего осознавать, что демократический и интернационалистический социализм стремится к несовместимым идеалам. Их тактика вырабатывалась в мире, где уже господствовали социалистический политический курс и вызываемые им трудности. У них не было иллюзий относительно возможности демократического решения вопросов, требующего от людей большего единодушия, чем можно ожидать. У них не было иллюзий ни по поводу способности разума решить неизбежно встающую в связи с планированием проблему относительных человеческих потребностей, ни по поводу того, что ответ дается принципом равенства. Они знали, что сильнейшая группировка, которая соберет достаточно сторонников нового иерархического общественного порядка и прямо пообещает классам, к которым апеллирует, определенные привилегии, имеет больше всего шансов на поддержку со стороны тех, кто испытал разочарование, когда обещанное равенство превратилось в содействие интересам определенного класса. Главная причина успеха фашизма и национал-социализма заключалась в том, что эти движения предложили теорию (или мировоззрение), которая, казалось, со всей очевидностью доказывала справедливость и заслуженность привилегий, обещанных тем, кто их поддержит.
Либерализм{30}
Введение
1. Разные концепции либерализма
В настоящее время термин «либерализм» имеет множество значений, в которых общего разве что представление об открытости новым идеям, в том числе таким, которые в девятнадцатом и начале двадцатого века считались враждебными либерализму. Здесь будет рассмотрен только тот широкий круг идей и идеалов, которые в этот период считались либеральными и являлись одной из самых влиятельных интеллектуальных сил, направлявших развитие в Западной и Центральной Европе. Но чтобы понять развитие либерального движения, нужно видеть, что существовали два источника и две традиции, обычно так или иначе, хотя и не без труда, смешивавшихся.
Одна традиция, которая гораздо старше самого имени «либерализм», восходит к классической античности, а современную форму обрела в конце семнадцатого и в восемнадцатом веках в политической доктрине английских вигов. В ней источник той модели политических институтов, на которую ориентировались, как правило, европейские либералы девятнадцатого века. Свобода личности, гарантированная гражданам Великобритании «правительством, подчиненным закону», вдохновляла движение за свободу на континенте, где абсолютизм разрушил большую часть средневековых свобод, сохранившихся в Британии. Но эти установления были истолкованы на Континенте в свете философской традиции рационализма или конструктивизма, которая требовала насильственного переустройства общества в соответствии с требованиями разума, и тем самым очень отличалась от господствовавших в Британии эволюционных идей. Источником этого подхода была рационалистическая философия Рене Декарта (но также и Томаса Гоббса в Британии), и он приобрел наибольшее влияние в восемнадцатом веке благодаря философам французского просвещения. Самыми влиятельными фигурами интеллектуального движения, наивысшим выражением которого стала французская революция, были Вольтер и Ж.-Ж. Руссо, и именно их идеи стали основой континентального или конструктивистского либерализма. В отличие от британской традиции, сердцевиной этого политического движения стала не столько определенная политическая доктрина, сколько требование освобождения от всех рационально не обоснованных предрассудков и верований, от власти «попов и королей». Лучшим выражением этой установки является, возможно, высказывание Спинозы, что «он свободный человек, подчиняющийся только законам разума».
Эти два направления мысли, ставшие главными компонентами того, что в девятнадцатом веке получило название «либерализм», совпадали в ряде существеннейших требований свободы мысли, слова и печати, — что и объединило их в общем движении и противостоянии консервативным и авторитарным взглядам. Большинство приверженцев либерализма объединяла также приверженность принципам индивидуальной свободы и равенства, но более пристальное исследование показывает, что это согласие отчасти существовало только на словах, поскольку было различным само понимание ключевых терминов «свобода» и «равенство». Если для более старой британской традиции главной ценностью была свобода индивидуума в смысле его защищенности законом от любого произвольного насилия, в континентальной традиции первенство принадлежало идее права каждой группы на самоопределение в смысле выбора формы управления. Результатом стало то, что уже на раннем этапе континентальный либерализм почти слился с демократическим движением, которое решало в принципе иные проблемы, нежели британский либерализм. В период своего формирования идеи, которые в девятнадцатом веке стали известны как либеральные, еще не имели собственного имени. Прилагательное «либеральный» только во второй половине восемнадцатом веке постепенно приобрело политическое звучание благодаря использованию в таких, например, высказываниях: «либеральный идеал (plan) равенства, свободы и справедливости» (Адам Смит). В качестве имени политического движения «либерализм» стал использоваться только в начале следующего столетия, сначала в Испании в 1812 г., где возникла испанская партия либералов, а затем во Франции, где также возникла аналогичная партия. В Британии термин стал использоваться только после того, как в начале 1840-х гг. виги и радикалы слились в единую либеральную партию. Поскольку радикалы вдохновлялись прежде всего идеями, которые мы выше обозначили как часть континентальной традиции, даже либеральная партия Англии в период своего наибольшего влияния базировалась на слиянии двух упомянутых традиций. В свете этих фактов было бы ошибкой пытаться закрепить термин «либеральная» исключительно за какой-либо одной из двух вышеупомянутых традиций. Их принято обозначать как «английская», «классическая» или «эволюционная», с одной стороны, и «континентальная» или «конструктивистская», с другой. В нижеследующем историческом обзоре содержится очерк обоих направлений, но систематически рассмотрено только первое, поскольку только в нем развилась определенная политическая доктрина.
Следует отметить, что в США никогда не существовало либерального движения, сопоставимого с европейским, которое в девятнадцатом веке охватило большинство стран, боролось с поднимавшимися социализмом и национализмом, достигло наивысшего влияния в 1870-х гг. и затем медленно угасло, сохраняя влияние на публику до 1914 г. В США аналогичное движение отсутствовало прежде всего потому, что главные идеи европейских либералов были изначально воплощены в установлениях и институтах США, а кроме того, условия не благоприятствовали развитию идеологических партийных движений. То, что в Европе принято называть «либеральным», в США довольно оправданно называют «консервативным»; зато термином «либеральный» в США обозначают то, что в Европе обозначили бы как «социалистический». Но сейчас и в Европе ни одна из политических партий, называющих себя «либеральными», не привержена либеральным принципам девятнадцатого столетия.
Исторический обзор
2. Классические и средневековые корни
Основные принципы эволюционного либерализма, который составлял основу традиции вигов, имеют долгую предысторию. Сформулировавшие их мыслители восемнадцатого века опирались на некоторые античные и средневековые идеи, пережившие абсолютизм.
Идеал индивидуальной свободы был впервые сформулирован в античной Греции, и прежде всего в Афинах в пятом и четвертом веках до нашей эры. Некоторые авторы девятнадцатого столетия. утверждали, что древние не знали принципа индивидуальной свободы в его современном виде. Ошибочность этого отрицания ясно опровергается таким, например, эпизодом, когда афинский военачальник в самый острый момент сицилианской экспедиции напомнил солдатам, что они воюют за страну, которая «дала им неограниченную свободу жить как кому нравится». У них была концепция свободы в рамках закона или такого положения дел, когда, как принято говорить, царствует закон. В раннем классическом периоде она нашла выражение в идеале изономии (isonomia) или равенства перед законом, которую затем, не используя первоначального обозначения, развил Аристотель. Закон столь основательно защищал частную жизнь от вторжения государства, что даже в период господства «тридцати тиранов» афинянин, оставаясь дома, пребывал в полной безопасности. Поскольку на Крите, как сообщает Эфор, цитируемый Страбоном, свобода рассматривалась как высшее благо государства, конституция защищала «приобретенную собственность граждан, тогда как в состоянии рабства все принадлежит правителям, а не управляемым». В Афинах право народного собрания изменять законы было строго ограничено, хотя уже там мы встречаемся с первыми случаями борьбы против законов, ограничивающих произвол решений. Эти либеральные идеалы получили дальнейшее развитие прежде всего в философии стоиков, которые выдвинули концепцию естественного закона, ограничивающего власть любого правительства, и учили о равенстве всех людей перед законом, что выводило их учение за рамки города-государства.