О том, как Антон перестал наркотики употреблять
Шрифт:
Но бой-баб после этого Антон старался стороной обходить. Бить их – мужчине не к лицу, да и сам получить можешь в ответочку. А оскорблять или подтрунивать в отместку – значит, опуститься до их уровня и усугубить конфликт ещё сильнее. Так что лучше стороной.
Но эта ситуация с собакой буквально выбила из Антона почву под ногами. Настроения нет, а накуриваться в таком состоянии, значит, обречь себя на загруз. В таком состоянии кайфануть ну никак просто. И повезёт, если Физик на месте будет. Поднимет настроение хотя бы.
И вот Лёхин дом. Тот уже сидит на скамейке с Гавром. У последнего рожа, как всегда, кислая. Он в последние дни отчаянно пытался в постель затащить Юльку Грибаускайте – местную вроде бы недотрогу, которую на деле очень легко развести на секс.
– Я тебе говорю, зараза, отбрось романтику вообще! Никаких цветочков и прочей х*йни! Она этого не любит! Общение! Общение!
– Здорово, пацаны! Чё как?
– Бл*ть! Чё так долго?! Опять мамка не отпускала?! – возмутился Лёха.
– Задержался…
– Чё задержался?! От твоего дома до сюды минуту дойти!
– Да я…
– Ножками, – короткая пауза, – ножками топать, с*ка, надо быстрее! – вторил Гавр.
– Ну, бывает…
– Что бывает? Чё такой нервный? С мамкой опять что-то? Снова поругался?
– Да встретил на улице тварь одну. С боксёром шла. Я ей замечание сделал, мол, нельзя таких собак без намордника держать. А она давай скалиться на меня. Короче, настроение ни к чёрту…
– Втащил бы ей по *балу, – сухо проговорил Лёха.
– Говорю же, у неё боксёр был!
– Ой, да пох*й… – начал, было, Лёха, но тут Гавр, слава пресвятой Богородице, отметил:
– Лёх, это пёс такой. Большой и злой. Как ротвейлер, только ещё более *банутый…
У того глаза на лоб вылезли.
– Да, ладно?! Я-то думал, что человек-боксёр!!!
Начали смеяться. Только Антон стоял в ступоре, не понимая, как ему на происходящее реагировать.
– Сам подумай, Тоша же сам сказал, мол, собака без намордника.
– Да за*бал! – резко оборвал Гавра Лёха, – я после слова боксёр не слушал уже, что он мямлит…
«Мямлит?!» – в принципе неуважительное отношение к Антону со стороны Лёхи было делом обыденным ( благо ещё старой песни про маменькиного сынка не начал петь), но тут, будто за живое задел. Обыденным, потому что при толпе Лёха себя старался показать вожаком стаи. Тет-а-тет же превращался в обычного парня, будто по мановению волшебной палочки. И эта его хамелеонность сильно раздражала. Никогда не знаешь, что он выкинет в следующий раз.
«Спокойно, Андрей!» – успокаивал себя Антон.
Но Лёха не унимался. Показать себя авторитетным знатоком межличностных отношений – в порядке вещей.
– Ты долба*б! Я тебе сколько раз говорил, что нужно быть проще? Ну, послала она тебя. Пошли и ты её! Ты представь, что так все об тебя ноги вытирать будут?! – задумался, – если есть собака, то это, конечно, проблематично. Но, если что, убежишь.
– От собаки? – усмехнулся Гавр.
– Да завались ты тоже! Тут умничаешь, а потом сам подходишь: бе-бе, ме-ме, Мне Юлька не даёт. Что делать, что делать… – передразнил, высунув язык и скрючив лицо, как у психбольного.
Тот отвернулся и покачал головой.
– Во-во! А будешь слушать меня, Юля сразу перед тобой ножки раздвинет. Даже не сомневайся. Это же моя техника! И плюс к тому магия дяди Коли.
Вот о ком, о ком, а о дяде Коле не рассказать – грех. Кадр ещё тот во всех смыслах слова. Впервые все о нём узнали два года назад, когда отмечали день рождения у одного кента. Сделать это было негде, но тут вариант подсказал Женька, как раз помирившийся с биологическим отцом, переехавший к нему жить, ибо отчим его придурком был ещё тем. Мол, батя мой разрешает у себя на хате бухать. Когда у дяди Коли расспросили подробнее, оказалось, что он просто не хочет, чтобы малолетняя шпана шнырялась по стройкам и подворотням. Мол, всё равно мы не исправимы.
Каково же было удивление, когда пришли к нему на хату. Вся стояла в ремонте, на который уже было давно хозяину плевать. А так квартирка тёплая и уютная – доделанный ремонт в спальне – улёт. Но владелец у неё – что-то с чем-то. Стоит перед нами, видно сразу, пропитый алкаш лет сорока-пятидесяти, но при этом бритый, подстриженный. Но по лицу всё было понятно: водку любил больше чем женщин. А их-то он любил сильно. Стоит в майке с бордовым пятном от вина и штанишках-трико с дыркой, из-под которой светили семейные трусы с постоянно вылезающим яичком. Всё хотел их дядя Коля зашить, да западло, говорит. Мол, всё время без баб приходите, как п*доры. Смысл трикошки зашивать, если не перед кем стесняться?
И тут на тебе, три девушки с нами заходят на хату следом. Всего в компании тогда было двенадцать человек, кстати.
Дядя Коля сразу же растаял. Улыбка до ушей. И пошёл переодевать свои трикошки. Не как бомжу же перед дамами выглядеть…
О любовных похождениях своих он слагал легенды. То в университете ему девки прямо в коридорах давали, то здесь он от трёх разных женщин трёх детей имеет.
Антон был свидетелем занимательного случая. Приходят они с Женькой на хату к какой-то бабе. Живёт сама, как в бомжатнике. В холодильнике кот наплакал целый Байкал. И с ребёнком на руках. Сути тогдашнего присутствия Антон тогда не понял толком, но заинтересовало его в тот момент совсем другое. Чей ребёнок?
– А вон, братик его сидит, – отвечает та, а Женька задумчиво затягивает дым сигаретки. В общем-то нечего объяснять: и тут дядя Коля постарался.
В общении с подростками слов не выбирал. Как-то пришла на хату к нему местная царевна колхоза Анюта Боярская, этакая толстопузая, важная и властная тётенька в свои-то четырнадцать лет, матерившаяся, как сапожница, да тупая, как пробка, на деле. Слово за слово на её вызывающее, отчасти срамное поведение дядя Коля вдруг выдаёт:
Конец ознакомительного фрагмента.