О трагическом чувстве жизни
Шрифт:
Он умер 31 декабря 1936 г., умер затворником и не покинув поля брани, отвергнув попытки некоторых коллег помирить его с новой властью. «Он умер внезапно, как умирают на войне.
– писал Антонио Мачадо в некрологе.
– На войне с кем? Может быть, с самим собой, может быть, также, хотя не все в это верят, - с теми, кто продал Испанию, кто продал ее народ. Может быть, с самим народом? Но вот в это я не верю и не поверю никогда» . А может быть, в войне с самим собой и со всеми за Испанию Дон Кихота? Он умер один, в войне против всех, но вся Испания со всею ее кровавой гражданской войной вместилась в его сердце, возносившееся к «небу-родине».
Е.В. Гараджа
О трагическом чувстве жизни у людей и народов
I.
Homo sum; nihil humani a me alienum puto {1} , сказал римский комедиограф. А я бы лучше сказал так: nullum hominem a me alienum puto, я человек и никакой другой человек мне не чужд. Потому что прилагательное humamus не внушает мне доверия, так же как и его абстрактное существительное humanitas, человечество. Не «человеческое» и не «человечество», не простое прилагательное и не это субстантивированное существительное, а конкретное существительное «человек». Человек из плоти и крови, |который рождается, страдает и умирает - главное дело, умирает, человек, который ест, пьет, развлекается, спит, думает, любит, человек, которого мы можем увидеть и услышать, брат, подлинный брат наш.
1
Homo sum, nihil humani a me alienum puto– я человек и ничто человеческое мне не чуждо (лат.) (Теренций).
Ведь существует и нечто совсем иное, что тоже называется человеком и служит предметом многих праздных - более или менее научных - рассуждений. Это легендарный «двуногий без перьев», {2} Аристотеля, человек «общественного договора» Руссо, homo oeconomicus манчестерцев {3} , homo sapiens Линнея, или, если угодно, вертикально ходящее млекопитающее. Это человек ниоткуда, вне времени и пространства, не имеющий пи пола, ни родины, в конце концов это не что иное, как абстрактная идея человека, а стало быть, не человек.
2
– политическое животное (греч.).
3
Homo oeconomicus манчестерцев - экономический человек (лат.). Манчестерская школа в политэкономии (название произошло от г.Манчестера, где в 1830-х гг. велась борьба за отмену хлебных пошлин) отвергала вмешательство государства в хозяйственную жизнь страны. Подробнее см.: Струве П.Б. Манчестерская школа//Энциклопедический словарь. Брокгауз и Ефрон. Спб., 1896. Т. 18. С. 568.
Но у нас речь идет о другом, наш предмет - человек из плоти и крови: я, ты, мой читатель, и любой другой, даже самый дальний из нас, отягощающих собою эту землю.
Именно этот конкретный человек из плоти и крови и есть субъект и вместе с тем главный объект всякой философии, хотят этого или нет некоторые так называемые философы.
В большинстве известных мне трудов по истории философии философские системы представлены так, как если бы одни из них возникали из других как их необходимые следствия тогда как их авторы, философы, кажутся чем-то несущественным и едва упоминаются. Личной биографии философов, людей которые философствуют, придается второстепенное значение. А между тем именно она, эта личная биография философов, в гораздо большей степени позволяет нам понять их философию.
Прежде всего надо заметить, что философия значительно ближе к поэзии, чем к науке. Все философские системы, задуманные как предельное обобщение конечных результатов частных наук за тот или иной период времени, были гораздо менее содержательны и жизнеспособны, чем системы, в которых выразилась во всей своей полноте духовная страсть их автора.
Ведь науки, столь важные и необходимые для нашей жизни и нашего мышления, для нас в известном смысле более чужды чем философия. Их цель более объективна, а следовательно, более внешняя по отношению к нам. По сути своей они представляют собой нечто из области экономического. Любое новое научное открытие из числа тех, что называются теоретическими также как и технические достижения, такие как открытие паровой машины, телефона, фонографа, аэроплана, является средством для удовлетворения какой-либо нашей потребности. Так, когда нас разделяет расстояние, мы можем ^пользоваться телефоном, чтобы поговорить с любимой женщиной. Можно ли сказать, что и эта женщина тоже является для нас средством? Мы садимся в трамвай, чтобы ехать в оперу. Спрашивается; что же в данном случае является средством - трамвай иди опера?
Философия отвечает потребности формирования у нас единой и целостной концепции мира и жизни
Неверно, что наши идеи делают нас оптимистами или пессимистами, наоборот, это наш оптимизм или пессимизм, будь он философского или патологического происхождения, создает наши идеи.
Говорят, что человек это разумное животное. Но почему бы не сказать, что человек есть животное аффективное, или чувствующее? И, может быть, от всех остальных животных его отличает скорее чувство, нежели разум. Я часто видел своего кота думающим, но никогда не видел его смеющимся или плачущим. Не исключено, конечно, что внутренне он плачет или смеется, но тогда точно так же можно предположить, что и рак в глубине души решает уравнения второй степени.
Итак, человек - вот что должно быть для нас самым важным в философе.
Возьмем, к примеру, Канта, человека Иммануила Канта, который родился и жил в Кенигсберге в конце XVIII - начале XIX века. Есть в философии этого человека Канта человек с сердцем и головой, человек, совершивший удивительный прыжок, как сказал бы Киркегор {4} , еще один человек - и какой человек!
– прыжок из Критики чистого разума в Критику практического разума. Что бы там ни говорили те, кто не видит в Канте человека, во второй критике он восстановил то, что уничтожил в первой; после того, как он подверг исследованию и разрушительному анализу традиционные доказательства бытия Бога, Бога аристотелевского, Бога, соответствующего , Бога абстрактного, «неподвижный перводвигатель», Кант вновь^восстановил Бога, но только уже Бога как начало нашей совести, Автора нравственного закона внутри нас, Бога лютеранского, наконец. Уже в самом лютеранском понимании веры была заложена возможность этого кантовского прыжка.
4
Киркегор (Кьеркегор) Серен (1813-1855) - знаменитый датский теолог, философ и писатель. Духовно чрезвычайно близок Унамуно, который называл его братом и даже специально выучил датский язык, чтобы читать Киркегора в подлиннике. Согласно Киркегору, «вера - это не какое-то эстетическое волнение, но нечто гораздо более высокое; как раз потому, что ей предшествует самоотречение, она не может быть непосредственным движением, но только парадоксом наличного существования» (Кьеркегор С. Страх и трепет. М., 1993. С. 46). Поэтому движение веры " осуществляется посредством страсти, и никакая рефлексия не в состоянии вызвать движение. Таков постоянно длящийся прыжок в этом наличном существовании - прыжок, который объясняет движение, между тем как опосредование является химерой...** (Там же. С. 42).
В первом случае Бог, Бог рациональный, есть проекция на бесконечность внешнего человека, как он есть по рациональному определению, абстрактной идеи человека, то есть не-человека, во втором же случае Бог, Бог чувствующий или волящий, есть проекция на бесконечность внутреннего человека, как он есть по жизни, то есть конкретного человека из плоти и крови.
Кант восстановил сердцем то, что разрушил головой {5} . И благодаря свидетельствам его современников и его собственным свидетельствам, зафиксированным в его письмах и частных беседах, мы знаем, что человек Кант, этот старый холостяк, хотя и не эгоист, который преподавал философию в Кенигсберге в конце века Энциклопедии и обожествленного Разума, был человеком, всецело поглощенным одной-единственной проблемой. Я имею в виду единственную поистине жизненную проблему, затрагивающую самую глубинную основу нашего бытия, - проблему бессмертия души. Человек Кант не мог смириться с тем, что умрет полностью и окончательно. Именно по этой причине он и совершил свой бессмертный прыжок из одной критики в другую.
5
Ср.: **Я хотел ограничить знание, чтобы освободить место вере». Кант И. Соч. в 6-ти т. М., 1964. Т. 3. С. 95.
Тот, кто внимательно и без предубеждений будет читать Критику практического разума, увидит, что, строго говоря, в ней существование Бога выводится из бессмертия души, а не наоборот. Категорический императив приводит нас к некоему моральному постулату, который, в свою очередь, нуждается в постулате теологическом, или, точнее, эсхатологическом, в постулате о бессмертии души. Вот тут-то и появляется Бог: Он необходим для обоснования бессмертия души. Все прочее - не более, чем фокус профессионального философа.