О вас, ребята
Шрифт:
Наконец снова показалась речка. Запыхавшиеся саперы перекинули через нее бревна. На том берегу тумана не было. Залитая утренним солнцем, зеленела Санина гора.
Наблюдатель опять молча вошел в воду и, добравшись до середины речки, остановился для страховки около бревен.
Балансируя руками, перебежали на противоположный берег разведчики. Переправился Игорь Муравьев и сдернул маску.
— Здесь газа нет! За мной!.. Знаменщик, вперед!
Витька Рыбаков гордо выпятил грудь и шагнул на скользкие бревна. Зачехленное знамя — у правого плеча. Левая рука бодро отбивает такт. Красиво
Витька выпрямился. Неудача взволновала его. Вторую половину пути он прошел по бревнам очень неуверенно. А когда остался всего один шаг и уже можно было прыгнуть на берег, Витька поскользнулся на мокром бревне и, не выпустив из рук знамени, грузно шлепнулся в воду.
Наблюдатель раньше всех подоспел на помощь. Вытащив Витьку из воды, он поднял его вместе со знаменем, посадил на высокий берег и поспешно сдернул маску с его лица.
Витька смущенно моргал глазами и жадно дышал широко открытым ртом. Он чуть не задохнулся. В коробку противогаза попала вода, воздух перестал поступать в маску. В те считанные секунды Витька понял, что такое воздух. Потому он и сидел на берегу неподвижно, дышал, дышал и никак не мог надышаться.
Наблюдатель посмотрел в его растерянные глаза, улыбнулся и прикрепил к его рукаву красную ленточку. Это значило, что Витька Рыбаков получил тяжелое ранение.
Девочка с санитарной сумкой побежала по бревнам к «раненому».
В это время до отряда «южных» долетело отдаленное ура. И все поняли: это «северные» начали штурмовать высоту.
— Быстрей! Быстрей! — закричал Игорь Муравьев оставшимся на том берегу юнармейцам. — Вперед! В атаку!
Пока эту команду могли выполнить только Илья и Славка. Они вдвоем бросились к подножию Саниной горы.
— Назад! — остановил их Игорь. — Знамя! Знамя!
Длинноногий Илья вернулся быстрее Славки и взял знамя у «раненого» Витьки Рыбакова.
— Ура-а-а! — неслось от карьера, где наступали «северные»…
Он лежал в траншее лицом к небу. Рядом валялась пустая бутылка. Он уже не спал. Что-то разбудило его. В ушах еще звенели детские голоса, но он думал, что эти голоса — оттуда, из страшного сна, который он только что видел. Этот сон почти без изменений много раз снился ему. Он видел морщинистое лицо, скорбные, как на иконе, глаза, в которых не страх, а презренье и неистребимая вера в торжество добра над злом.
Сколько повидал он обреченных на гибель людей, но ничье лицо и никакие другие глаза не врезались так в память, как эти — блеклые, старушечьи, последний раз горячо вспыхнувшие перед смертью.
— Плохо тебе будет, — пророчески сказала старуха.
Человек — тогда он был молод и носил эсэсовский мундир — рассмеялся.
— Она еще грозит! Оглядись, старая ведьма! Ты уже мертва!
Старуха послушно посмотрела вокруг себя. В стороне догорала ее деревня. Ветер нес на поляну дым и пепел. Как карлики, стояли под огромным дубом солдаты из карательного отряда. А вокруг подковой
— Вижу, — сказала старуха. — Слышу… Детки мои идут.
Как по команде, оглянулись солдаты на плотные стволы окружавшего их леса. Все знали: два сына и дочь старухи были в партизанском отряде. Страшно стало карателям. А он — этот человек — привычно выстрелил в старуху из пистолета.
— Идут, — умирая, прошептала она. — Детки мои идут…
Он лежал в траншее лицом к небу. Он уже не спал, а в ушах звенели детские голоса. Разноголосое ура слышалось в тишине раннего утра.
Человек рывком приподнялся и, как ночью, выглянул из траншеи.
«Северных» юнармейцев было не больше тридцати, а ему, этому человеку, показалось, что весь луг между горой и карьером усеян сотнями детишек.
— Старая ведьма! — простонал он.
Он понимал: надо бежать. Но вцепившиеся в траву пальцы не хотели разжиматься, согнутые в коленях ноги словно одеревенели. Он выглядывал из-за старого бруствера с тайной надеждой, что все это продолжение того же сна, что стоит ему проснуться — и несметные полчища старухиных детей сгинут, как кошмарное виденье.
— Сюда-а-а! — раздался восторженный ликующий голос.
Человек осел, будто его ударили сверху по голове.
Рядом, спиной к нему, на бруствере стоял Илья и торопливо сдергивал со знамени чехол. Подбежал Славка.
— Скорей! — закричал он, нетерпеливо поглядывая то на «северных», наступающих от карьера, то на своих, на «южных», которых вел в атаку Игорь Муравьев. — Быстрей! Наша берет!
Илья расправил знамя, высоко поднял его над головой.
— Сюда-а-а!
— Замолчи! — придушенно и грозно прозвучало сзади.
Мальчишки оглянулись и сначала удивленно, а потом осуждающе посмотрели на скрючившегося в траншее человека, на бутылку, лежавшую около рюкзака.
Славка небрежно махнул рукой.
— Пьяный!
— 3-замрите! — прохрипел человек.
— Не мешайте, дяденька! — сказал Илья и, отвернувшись, снова замахал знаменем. — Сюда! Сюда-а!
Человек схватил бутылку, чтобы ударить Илью в спину. Славка подставил ногу. Бутылка разбилась вдребезги. Славка охнул от боли и, не устояв на одной ноге, свалился вниз. Он упал на человека, прямо ему в руки. Эти руки стиснули его, смяли, подняли и швырнули на дно траншеи.
— Ко мне! — уже испуганно завопил Илья. — Ко мне!.. Здесь чужой!
Человек схватил его за ногу, рванул к себе. Но и падая, Илья сумел удержать знамя. Человек волоком почти втащил мальчишку в траншею, а знамя все еще было видно наступавшим с двух сторон юнармейцам. Длинные цепкие руки Ильи уперли древко в бруствер и не выпускали его.
— Ко мне-е-е! — протяжно кричал он. — На по-о-омощь!..
Славка чихнул от нашатырного спирта и пришел в себя. Нога болела, но он никому не сказал об этом. У Ильи были ссадины на животе. У наблюдателя, прикомандированного к «южному» отряду, под глазом наливался синяк. Высокое голенище одного сапога разрезано ножом чуть не до самого низа. Майор Кураев был ранен тем же ножом в руку. Спасая Илью, он успел подставить ее под удар. Все медикаменты обоих отрядов пошли на обработку раны.