О вас, ребята
Шрифт:
Сам он давно не вылезал из воды, и руки у него посинели, но зато работа двигалась споро. Воткнутые в дно жерди образовали довольно широкий прогон, вполне достаточный для прохода стада. До острова оставалось метров двадцать, когда из леса донеслось глухое постукивание колес и на берег озера выкатилась телега. Ее встретили радостными возгласами. Кто-то из ребят замахал вешкой.
У Петухова не было в руках никакой палки. Он схватил с котла крышку, махнул ею, подпрыгнул и… нечаянно стукнул коленом по рогатине, на которой держалась поперечина с котлом. Рогатина покосилась и упала.
Котел
Петухов и Кукушкин одновременно ахнули и уставились друг на друга.
В это время Вася Щекин, сложив ладони рупором, крикнул:
— Выходи на берег! Короткое совещание! Все выходите!
— Бежим, — сказал Кукушкин. — Скажем, что без нас свалилось!
Петухов согласился.
— Верно! И никто нас винить не будет! Мы-то здесь при чем? Нас позвали! Скажем, не надо от дела отрывать! Щекин и виноват будет! А?
— Конечно! — ответил Кукушкин. — Понадобилось ему это совещание! Бюрократ какой нашелся! Бежим!..
Друзья побежали к броду. Они ловко придумали свалить вину на Васю, но радости от своей выдумки почему-то не испытывали. Когда все собрались вокруг Алексея Александровича и Щекина, только у Петухова и Кукушкина были довольно кислые лица.
Вася поднял руку.
— Внимание!.. Будем говорить с цифрами в руках. На работу вышло шестнадцать человек. Нет одного: Свахина! Он и прошлый раз в воду не полез, а ушел домой, пока мы на острове были. Это я уже потом сообразил! Но о Свахине поговорим особо. А сейчас давайте распределимся. Бригада Паши ставит вешки — девять человек. Двух девочек переправим к костру — пусть уху доваривают. А Петухову и Кукушкину нечего там лодырничать! Они пойдут в мою бригаду — землю на телегу грузить. Ясно? Перерыв в двенадцать часов.
— И обед тогда же! — подсказал Паша. — По две рыбины на брата! А Алексею Санычу — налим! Во какой! Я его вчера под корягой зажал! Еле вытащил!
Петухов страдальчески посмотрел на Кукушкина и вдруг сказал:
— Не будет обеда… И налима не будет… Я пролил все… Нечаянно…
Если бы не смиренный вид, Петухову намяли бы бока. Но он стоял с опущенной головой, несчастный, бледный. И гневные глаза ребят уставились на Кукушкина. Он попятился, растерянно посмотрел на Алексея Александровича и заплетающимся языком произнес:
— Так получилось… Разлили… Больше не будем…
Учитель выручил провинившихся.
— Я считаю, что по такому случаю не грех и поголодать.
Ребята не видели ничего такого, что могло бы оправдать Петухова и Кукушкина. Тогда учитель объяснил:
— Вспомните басню Крылова… После сегодняшнего случая мы твердо можем сказать: Нет! Иван Андреевич писал не про наших ребят! Наши Петухов и Кукушкин — люди честные, принципиальные. Мы сейчас в этом убедились!.. Что касается обеда, — мы с девочками подумаем…
Увлеченные делом ребята забыли происшествие с ухой, а два друга помнили о нем весь день.
Кукушкина мучил вопрос: почему Петухов сознался? Ведь они так хитро придумали! Не подкопаешься! А он взял и сказал! Но Кукушкин не осуждал этот поступок. Где-то в нем жила тайная уверенность, что и он сам сегодня не сумел бы довести до конца задуманное. Не хватило бы духа врать ребятам.
До обеда расставили все вешки, подвезли и высыпали в озеро пять телег песку. За это время Вера — та самая девочка, которая писала сочинение о Свахине, успела сбегать в деревню и принесла из комнаты Алексея Александровича три банки мясных консервов и несколько килограммов картофеля. В котле забурлил суп.
За обедом вспомнили уху. Кукушкин и Петухов услышали немало шуток по поводу их неудавшейся поварской карьеры. Но шутки были необидные, добрые.
Две недели ребята с Алексеем Александровичем в свободное время работали на озере. Наконец глубокие места были засыпаны. Наступил день, когда по пастушьему рожку, прозвучавшему в пятом часу утра, проснулся и вышел на улицу весь пионерский отряд.
Мальчики и девочки были в галстуках.
Стадо, подгоняемое нетерпеливыми возгласами ребят, пыля и мыча, пошло по деревне. Заскрипели ворота хлевов. Женщины выгоняли своих коров, которые паслись вместе с колхозными. Маленькую бодливую коровенку выгнала на дорогу и мать Митяя Свахина.
Вася Щекин подошел к ней.
— Тетка Марфа! Сегодня на новое место идем. Буди Митяя — он должен помочь!
Марфа Свахина спросонья не поняла.
— Чего помочь-то? Пастух заболел, что ли?
— Пастух здесь, но гонит стадо на новое место! Осваивать его нужно! Не пришлешь Митяя, — и корову не примем: будет голодная стоять в хлеву!
Свахина поняла, что может остаться без молока. Она махнула рукой и ушла в избу.
Митяй появился на крыльце, когда стадо уже миновало деревню. Корова Свахиных обиженно стояла посреди дороги и сердито мычала, стараясь зацепить Щекина кривым зазубренным рогом. Но Вася, вооружившись хворостиной, не пускал ее дальше. Увидев Митяя, он сказал:
— Гони свою скотину… Сам гони, сам паси — где хочешь!
Митяй поморгал глазами. До него не дошел смысл сказанных Щекиным слов, но он почувствовал что-то недоброе и зло хлестнул корову. Та заупрямилась. Она уже не видела стада и норовила повернуть на привычную дорогу. Ее то и дело приходилось подгонять, и Митяй добрался до озера тогда, когда последние коровы, пугливо косясь на вешки, проходили брод.
Коровенка Свахиных, увидев четвероногих сородичей, перестала упрямиться и торопливо засеменила к воде. Ребята преградили ей дорогу.
— Ты куда ее гонишь? — спросил у Митяя Щекин. — Я же тебе сказал: паси где хочешь!
— А я вот здесь хочу — на острове! — упрямо ответил Свахин.
— Мало ли что ты хочешь! — вмешалась Вера. — Ты брод делал?
— Ну и что? — вызывающе сказал Свахин. — Вся земля колхозная! Не запретите!
Тут уж ребята не вытерпели. Над озером полетели гневные выкрики. Свахин стоял перед товарищами, и лицо его постепенно утрачивало нагловатое, вызывающее выражение. Он пытался еще огрызнуться, но его никто не слушал. И Свахин растерялся. Что же он будет делать с коровой? Гнать на старое пастбище — за семь километров? Больше некуда — кругом лес или засеянные поля! Возвращаться в деревню? Но мать… Крику будет! И отец… А он крутой — вожжи у него всегда под рукою!