О вечном: о любви, о воровстве, о пьянстве...
Шрифт:
– Минуточку, – попросил он. – Очки надену. Может, я что-то не так понял.
Он вооружился очками, и оба, замерев, стали рассматривать карту.
– Удивительное дело, – сказал второй минут через пять, – как живуча пошлость. В дверь выгнали, она в окно лезет.
– Кого выгнали? – не понял первый.
– Пошлость.
– А-а! Да как же, выгонишь ее, – сказал первый и протянул второму еще одну карту. – Дама червей!
Увидев даму червей, второй открыл рот и долго не закрывал его.
– Да-а, – сказал
– Голова, – подтвердил первый, – и лицо как будто знакомое.
Оба стали вспоминать.
– Продавщица из универсама?
– Нет.
– Учительница?
– Бог с тобой! Что ты говоришь?.. Н-да... Вот она, пошлость... наступает.
– Наступает, и это, кажется, не голова, – сказал второй.
Первый тоже достал очки, взял в руки карту и вгляделся.
– Н-да, фотографируют как-то... не поймешь ничего. Раньше уж фотографировали, так фотографировали. Я тут паспорт потерял, пошел на новый фотографироваться и то же самое получилось.
– То же самое?! – изумился второй.
– Да.
Второй посмотрел на товарища, потом на даму червей, потом снова на товарища, потом снова на даму червей.
– Не похож.
– Да не на эту! – возмутился первый. – Что ты сравниваешь?! Сфотографировали так, что не поймешь ничего.
– Ну ты так и говори: сфотографировали на паспорт так, что не поймешь, где голова.
– А я как сказал? Я так и сказал.
Когда оба немного успокоились, первый достал из колоды третью карту.
– Дама бубей!
Второй минуты три рассматривал даму бубей, потом сказал:
– Обедать идти – весь аппетит пропал.
– От такой пошлости пропадет, – вздохнул первый.
Они встали, начали прощаться. Когда уже немного разошлись, второй окликнул первого и они вновь сошлись.
– В колоде ведь четыре дамы, – сказал второй.
– Правда что, – спохватился первый.
Он достал колоду, поискал в ней нужное и протянул второму:
– Дама треф.
Через две минуты второй сказал:
– То же самое – пошлость.
– Пошлость, – подтвердил первый.
И они разошлись окончательно.
Дездемона
Николай меня так ревнует! «И что тебе зоотехник сказал? И что к тебе почтальон подходил? И что ты с соседом у колонки стояла?..» Гос-споди, соседу девять лет.
Накричится, потом ползает на коленях, прощенья просит: «Пусти, Груня, в постелю, я тебе шубу куплю».
Сколько уж говорила ему: «Еще раз бельма выпучишь, заберу корову и уйду. Живи один в грязи, сволочь немытая».
Зоотехник говорит: «И как ты с таким обалдуем живешь? Такая женщина редкая – и с таким засранцем».
На той неделе к столбу приревновал. Ей-богу, не вру. Ворота пошла затворить, а стемнело уже. Стою, столб обняла – летит с топором, спасайтеся все столбы. Меня-то чуть не убил.
Домой пришли, давай смешить меня. Танец грузинский танцевал: нож в зубы взял, трусы до коленков, руками машет... Ноги кривые. И подпрыгивает, и вприсядку. Да поскользнулся – простоквашу на себя опрокинул, сидит – вылитый грузин.
В лес пошла по ягоды, слышу: следом крадется кто-то. Камень нашла да камнем в кусты. Домой прихожу – у него на лбу шишка больше головы. «О косяк вдарился». Как же!.. Что я побольше-то камень не нашла?
На работе сейчас денег не дают, только если хорошо работаешь... тогда или грамоту, или: «Позвольте, я вас обниму». А я очень хорошо работаю. Ну и чего-то тут один раз грамот совсем не было. А мой не пошел на собрание: «Я на рыбалку лучше».
Ну вот, грамоты ни одной, а начальства понаехало много. Они все и полезли из президиума: «Позвольте, и я вас обниму».
Глава администрации когда пошел обнимать – седьмой он уже был, – из зала вдруг:
– Руки прочь! Все на баррикады!
Летит с ножкой от стула. Срамота, господи! Не знаю, куда от стыда деться. Глава тоже перепугался, – может, покушение. Спрашивает:
– Это ваш муж?
Я говорю:
– Нет. Мой на рыбалке.
С ними обоими плохо...
И ревнует, и ревнует, уже сил никаких нет. Помаду попрятал всю, чтобы не красилась. Хожу, как черт.
С месяц назад сидим вечером в избе. И вдруг свет выключили. Он сразу:
– Груня, ты где?
Я затаилась нарочно, молчу. Слышу, он ко мне шарится, я к печке.
– Груня, ответь мне.
Я лицо сажей намазала. Говорю:
– Вот я.
Он за руки меня взял. Голос сладкий сделался.
– Это, Грунь, обрыв на линии... надолго. Давай ложиться спать. – И целоваться лезет.
Тут свет включили... Я при родах так не кричала.
Под утро начнет просыпаться, всё рукой рыщет – на месте я. И каждый раз:
– Это ты?.. Это ты, Груня?.. Грунь, это ты?
Кто ж еще? Кого ж он там еще хочет найти?.. Самый сон сладкий – он бубнит в ухо.
Я к чему это рассказываю. У нас свинья опоросилась, и все поросята хорошие получились, а один дохлый почти. Тихонький, не верещал никогда, ножки у него подламывались. Не стоял на ножках. Ну и я как-то утром встала засветло, вымыла его, обсушила и в кровать на свое место. Сама за спинку спряталась. Светать стало. Слышу:
– Грунь, это ты?.. Это ты, Грунь?
Говорю:
– Я, милый.
И что вот одно слово может с мужиком сделать! Прямо я чувствую, восторг в нем поднялся. Крутанулся он в мою сторону!.. И тишина... пять минут... десять... Ни звука. Высунуться боюсь – или он помер, или меня прибьет. Потом слышу: