О Вечном…
Шрифт:
Второй старейшина. А когда вместо человека выходит зверь. И мы не знаем его речи. И он не понимает слов человеческих. Тут уж не близко и не далеко. Просто нет сообщения.
Третий старейшина. Неужели это все нужно? Неужели нужны крупицы зла, которых так много разлетелось? Гибельно осядут они на народе. Мы можем уйти. Они ведь не могут уйти…
Седьмой старейшина. Надолго, надолго мрак!
Восьмой старейшина. Но и звери не грызут друг друга!
Десятый старейшина. Нельзя себе ничего представить. Воображение бессильно. Откуда эта подкупность? Откуда кровожадность?
Второй старейшина. И сколько подвигов! Точно ненужных… Сколько геройства и силы проявилось наряду со зверством. И точно ни к чему.
Третий старейшина. Кто знает. Мы ничего не знаем.
Второй старейшина. Главное — работайте. В том, что мы делаем сейчас, столько прелести. Все это не для нас. Нам это все не нужно. Все это безымянное передается кому-то нам неизвестному. И он никогда не будет знать, какие люди это творили. Была ли у них радость, могли ли чувствовать они горе. Познающий будет считать нас, кто знает, какими мудрецами…
Старейшина. А мы ученики…
Четвертый старейшина. Работники без дня, без срока…
Пятый старейшина. Научится когда-нибудь народ работать? В жизни столько облегчений внесено, а все становится труднее и сложнее. И перед нами непочатая работа. Все сначала.
Третий старейшина. Смертельно жаль сокровищ творчества. Уже века они прожили, радость получали — и для того, чтобы погибнуть от темных рук. Другие люди, те, что были раньше, — те стражи были лучше. Их сберегли они. А нам досталась судьба предать их черни.
Десятый старейшина. Мы много ужасов еще не знаем.
Восьмой старейшина. Страшней вестей воображение не вмещает. Разграблены сокровища Кремля. И храмы сожжены. И стенопись тончайшая погибла. Нерукотворная резьба смелась незаменимо. Подумайте — незаменимо! Подумайте, как языки огня лизали стены храма. И в пламени испепелялись лики. А нимбы в пламени сияли. Чтобы исчезнуть. Невозможно верить таким вестям.
Второй старейшина. А тот безумец или глупец еще писал: сложить все достояния в кучу. Грабьте. На всех вас хватит. К кому он обращался? Кого он призывал? Безумец старый. Не знал он ничего. Не знал он человека. Не знал путей… Был темен дух его…
Девятый старейшина. Вызвать силы может всякий. Заклясть их, обернуть в пределы — на это нужно знание.
Восьмой старейшина. Разгромлены сокровища Кремля! Ужасно знать!
Второй старейшина. Еще страшней, стыдней, что все узнают. Зачем такой народ наш? Нигде я не читал, чтобы народ уничтожал свое все достояние сам. Чтобы свое могущество рассеял сам.
Двенадцатый старейшина. Всем странам на презренье. Нигде я не читал, нигде народ своими руками не уничтожил достояние свое. И, наконец, своих вождей они схватили и их же мучали. Пытались сжечь. Сварить в котлах хотели.
Десятый старейшина. Безумие. Позорное безумие. Разве это люди?
Старейшина. Перед победой знания всегда возможен бунт дикой черни. Мрак борется со светом. Все бои последние — всегда страшнее! В этом движении учения не ищите. Тут бунт! Грабеж! Захваты! Стремленье личное к обогащению. К власти. Малое знание страшней всего. Доносят нам, что вожаки восставших уже в бессилии стремятся скрыться, уйти от власти.
Второй старейшина. Какая власть, когда и хлеба они достать не могут. Опять мы хлеб достанем. Чем заменить его, мы знаем. Лишь бы не замерла душа народа. Ее восстановить задача долгая. Чтобы учение тела не взяло верх над духом… (работают).
Старейшина. Опять мы за работой. Точно ничто не случилось. Дни безумия уже кажутся далекими. Их отделяет от нас воскрешаемое знание. Кое-что мы успели записать. И сохранить. Наши тайники никому не известны. Подземные ходы стали сказкою. Уже давно не живут построившие их.
Второй старейшина. Но о ходах все еще говорят.
Старейшина. Говорят, но ничего не знают. Остались молва, сказки. Но найти их еще нельзя. Сквозь эти скалы ни глаз, ни рука, ни сердце еще не проникнет. Еще нужны тайны.
Восьмой старейшина. Мне напомнила наша работа, как мы и еще те, которых нет с нами, так же трудились, когда кончали наш главный тайник.
Третий старейшина. Многое, что мы опять подтверждаем, уже внесено в тайники.
Второй старейшина. Наверно! Но лучше подтвердить. И потом в этой работе время идет незаметно.
Девятый старейшина. Я утратил состав лучей для знаков Урану. Те, что для Сатурна, недостаточно сильны.
Двенадцатый старейшина. Не забудь о Кассиагене.
Старейшина. Сколько еще записать необходимо. Конечно, жаль Александрийские свитки, но содержание их нам известно. А формулы в них неточными бывали. Не знаем, которым из списков мы владели.
Седьмой старейшина. Я записал последнее пророчество. Так ли помню его: "Слушайте, гнушающиеся правосудием и искривляющие все прямое, созидающие город кровью и царство преступлением. Там, где судят за подарки, и поучают за плату, и порицают за деньги. За вас дома будут распаханы плугом, и гора храма станет лесистым холмом. Выйдет чудовище. И наполнит город. И пожрет самое себя".
Старейшина. Последнее иначе: "И возникнет чудовище. И наполнит землю! И воздаст себе!" Пророк так говорил. Но время пророчества, установить трудно. Думается, что оно к безумию нашему…
Пятый старейшина. Как знать! Мы ничего не знаем.
Второй старейшина. Ведь это было последним указанием. После него Пророк удалился.
Восьмой старейшина. Ничего равного нашему безумию нигде не возникало теперь.
Десятый старейшина. А это старое пророчество. Помните? (Находит список и читает.) "Близок день, близок — и весьма поспешает. Горько возопиет тогда и самый храбрый. День гнева, — день тот, день скорби и тесноты, день опустошения и разорения, день тьмы и мрака, день облака и мглы, день трубы и бранного клича против всех укрепленных городов и всех высоких башен. И стесню я людей, и приведу их в трепет, и они будут ходить, как слепые, потому что они согрешили, и разметана будет кровь их, как прах, и плоть их — как помет. Ни серебро их, ни золото их не спасет их в день гнева, и огнем пожрана будет вся эта земля, ибо смерть и истребление свершится над всеми жителями земли". Не к нам оно?