О войне. Части 5-6

фон Клаузевиц Карл

Итак, мы познакомились с двумя различными началами обороны; бывали случаи в истории войн, где они встречались в таком чистом, изолированном виде, в каком только возможно встретить в практической жизни элементарные понятия. Первый – атака Фридрихом Великим в 1745 г. австрийцев под Гогенфридбергом в тот момент, когда они опускались с Силезских гор; австрийская армия не могла еще быть заметным образом ослаблена ни выделением отрядов, ни чрезмерным напряжением сил; другой случай – когда Веллингтон выжидал на укрепленной позиции Торрес-Ведрас, чтобы армия Массены была доведена голодом и стужей до такого состояния, чтобы сама была вынуждена начать отступление; здесь оружие обороняющегося не приняло никакого участия в реальном ослаблении наступающего. В других случаях, где оба начала многообразно переплетаются между собой, все же одно из них определенно господствует над другим. Так было в 1812 г. В течение этого знаменитого похода произошло столько кровопролитных боев,

что при других обстоятельствах одни эти бои могли бы привести к решительному исходу; тем не менее ни в одной кампании не обнаружилось с такой ясностью, что наступающий может погибнуть от собственных усилий. Из 300000 человек, составлявших центр французской армии, до Москвы дошло лишь около 90000, а выделено было из главных сил лишь около 13000 человек; таким образом, потери достигали 197000 человек, из которых, конечно, не более одной трети можно отнести на потери в боях.

Все кампании, отличавшиеся так называемым темпоризированием [83] , по образцу, данному знаменитым Фабием Кунктатором, были рассчитаны главным образом на уничтожение неприятеля его собственными усилиями. Во многих походах это начало являлось руководящим, хотя о нем определенно и не говорили. Лишь закрыв глаза на все искусственные объяснения историков и взамен этого пристально вглядевшись в самые события, мы дойдем до этого истинного основания многих решений.

83

Т. е. стремлением замедлить темп, выиграть время. – Ред.

Теперь мы, кажется, достаточно развили понятия, лежащие в основе обороны, ясно показали и сделали понятным на двух главных видах сопротивления [84] , как начало выжидания проходит через всю систему мышления и соединяется с позитивной деятельностью, так что последняя выступает в одном случае раньше, в другом – позже, когда выгоды выжидания оказываются исчерпанными.

Мы полагаем, что теперь нами измерена и охвачена вся область обороны. Правда, в ней есть еще предметы, достаточно важные для того, чтобы образовать особые отделы, т. е. центры особых систем мысли, которых, следовательно, мы не должны упустить: например, о существе и влиянии крепостей и укрепленных лагерей, об обороне гор и рек, о давлении на фланги и т. д. Обо всем этом мы будем говорить в следующих главах; однако все эти темы не лежат за пределами вышеприведенного ряда наших представлений, а являются лишь ближайшим приложением их к условиям местности и обстановки. Этот ряд представлений выведен нами из понятия обороны и ее отношения к наступлению. Мы связали эти простые представления с действительностью и этим указали путь, как от действительности вновь к ним вернуться и получить под собой твердое основание.

84

Когда наступающий гибнет от меча обороны и когда он гибнет от собственных усилий. – Ред.

Однако благодаря многообразию боевых комбинаций, – особенно в тех случаях, когда эти последние не приводят к действительно состоявшимся боям, а оказывают воздействие одной возможностью последних, – сопротивление силой оружия может приобретать столь изменчивую форму, столь различный характер, что невольно склоняешься к мнению о необходимости найти здесь еще другое активное начало. Между кровопролитным отпором в простом сражении и успехом стратегических комбинаций, одерживаемым без настоящего боя, существует такое огромное различие, что чувствуется необходимость предположить существование какой-то новой силы; так астрономы, наблюдая большое расстояние между Марсом и Юпитером, заключили о существовании между ними других планет [85] .

85

Эта задача была поставлена еще Кеплером. Вместо одной планеты здесь найдено почти три сотни астероидов. При жизни Клаузевица из них известны были только четыре. – Ред.

Когда наступающий наталкивается на обороняющегося на укрепленной позиции, которую он не рассчитывает преодолеть, или за широкой рекой, через которую он не надеется переправиться, или даже в том случае, когда он опасается, что при дальнейшем продвижении не сможет достаточно обеспечить армию продовольствием, то отказ его от своих намерений все же будет вызван силой оружия обороняющегося: наступающего заставил остановиться только страх быть побежденным силой оружия или в генеральном сражении, или на особо важных пунктах.

Если с нами согласятся, что даже и при бескровном исходе в конечной инстанции решали бои, в действительности не имевшие места, а лишь

предложенные, то все же будут полагать, что в этом случае наиболее действенное начало следует видеть в стратегических комбинациях этих боев, а не в тактическом решении, и что, когда говорят о других средствах обороны помимо оружия, разумеют господство стратегических комбинаций. Мы готовы с этим согласиться, так как находимся именно на той точке, к которой хотели прийти. Мы утверждаем: раз тактический результат боев образует основу всех стратегических комбинаций, то всегда возможна угроза, что наступающий ухватится за эту основу и прежде всего обеспечит за собой мастерство в тактике, дабы этим путем разрушить стратегические комбинации. Поэтому последние никогда нельзя рассматривать как нечто самостоятельное; они будут иметь значение только тогда, когда по той или другой причине тактические результаты нам не внушают тревоги. Чтобы в нескольких словах пояснить нашу мысль, мы лишь напомним, что такой полководец, как Бонапарт, ни на что не оглядываясь, прорывался через всю стратегическую паутину, сплетенную его противниками, и сам стремился в бой, так как он почти никогда не сомневался в его исходе. Поэтому всякий раз, когда стратегия его противников не направляла всех своих усилий на то, чтобы подавить его в этом бою превосходными силами, и пускалась в более тонкие (слабейшие) комбинации, она оказывалась разорванной, как паутина. Но если такого полководца, как, например, Дауна, можно было остановить подобными комбинациями, то было бы бессмысленным предлагать Бонапарту и его армии то, что прусская армия предлагала в Семилетнюю войну Дауну и его армии. Почему? Потому что Бонапарт отлично знал, что все сводится к тактическим результатам, и был в них уверен, в то время как у Дауна дело обстояло иначе. Поэтому-то мы и считаем заслуживающим внимания указать, что каждая стратегическая комбинация покоится лишь на тактических успехах и что последнее обстоятельство как при кровопролитном, так и при бескровном исходе является действительно основной причиной решения. Лишь когда последнего не приходится опасаться, – будь то вследствие характера противника или условий, в которых он действует, или по причине морального и физического равновесия обеих армий, или даже вследствие перевеса наших сил, – тогда можно ожидать чего-нибудь от стратегических комбинаций самих по себе, без боев.

На всем протяжении военной истории мы находим большое число походов, в которых наступающий, не вступая в кровопролитный бой, отказывался от дальнейшего наступления, следовательно, одни стратегические комбинации оказывали сильное влияние; это могло бы навести на мысль, что по меньшей мере они обладают сами по себе большой силой и часто могут одни решить дело, если нет оснований предполагать чересчур решительный тактический перевес наступающего. Но на это мы должны ответить: если в данном случае говорят о явлениях, имеющих свой источник на театре войны и, следовательно, относящихся к самой войне, то такое представление ложно; безрезультатность большинства наступлений имела свое основание в высших, т. е. политических, условиях войны.

Общие условия, из которых возникает война и которые, естественно, образуют ее основу, определяют также и ее характер; нам об этом больше придется говорить в дальнейшем, при рассмотрении плана войны. Эти общие условия сделали, однако, большинство войн чем-то половинчатым; в них чувства вражды в собственном смысле слова должны были прокладывать себе дорогу через такой узел сталкивающихся отношений, что становились элементом весьма слабо действующим. Это должно, естественно, более и сильнее всего проявляться в наступлении, которое должно находить себе выражение в позитивной деятельности. Отсюда и неудивительно, что вялое наступление может быть остановлено самым слабым сопротивлением. Часто бывает достаточно одного призрака сопротивления, чтобы слабый, еле существующий замысел наступающего был стеснен тысячью соображений.

Не количество неприступных позиций, всюду встречающихся на пути, не страх перед грозными темными массами гор, протягивающимися по театру войны, не страх перед шириной реки, протекающей по нему, не легкость, с которой при помощи известного сочетания боев можно парализовать мускул, долженствующий нанести нам удар, – не в этих данных лежит истинная причина того успеха, которого обороняющийся часто достигает бескровным путем. Истинная причина заключается в слабости воли, с которой наступающий делает свой нерешительный шаг вперед.

Можно и должно считаться с этими противовесами, но в них надо видеть лишь то, что они реально собой представляют, и не приписывать их воздействие другим явлениям, о которых мы здесь только и говорим. Мы не можем здесь не подчеркнуть, как часто военная история содержит ложное изложение событий и как много критика должна заботиться о восстановлении верной точки зрения.

Взглянем теперь на множество неудавшихся бескровных наступательных походов в том их оформлении, которое мы могли бы назвать вульгарным.