О всех созданиях – больших и малых
Шрифт:
Мы вошли в кухню, и миссис Бейли кивнула на внутреннюю дверь.
– Телефон там, в комнате, – сказала она.
Я сбросил резиновые сапоги, зашлепал по полу в носках и чуть было не споткнулся о Джайлса, годовалого баловника, который вперевалку вышел из-под стола. Я нагнулся, чтобы перенести его в сторону, и он одарил меня широченной улыбкой, открывшей все четыре его зубика. Миссис Бейли засмеялась.
– Нет, вы только посмотрите! Угомону на него нет, а ведь левая ручка после прививки оспы все никак не заживет.
– Бедный малыш! – сказал
– Вы сказали – "после прививки оспы"?
– Да. Мы всем нашим детям прививали оспу в годик, но у них никогда так не затягивалось. Мне все еще каждый день приходится менять ему повязку.
– Вы сменили ему повязку… и пошли доить эту корову?
– Да.
На меня словно брызнуло яркое солнце, и все волнения исчезли без следа. Я вернулся на кухню и затворил за собой дверь.
Миссис Бейли посмотрела на меня и сказала нерешительно:
– Вы ведь хотели позвонить?
– Нет… нет… Я передумал.
– А-а! – Она подняла брови, по-видимому, не зная, что сказать. Но потом улыбнулась и взяла чайник. – Так, может, выпьете чашечку чая?
– Спасибо, с большим удовольствием! – Я опустился на жесткий стул, чувствуя себя безоблачно счастливым.
Миссис Бейли поставила чайник на плиту и обернулась ко мне:
– Вы же так и не сказали, что с коровой.
– Да-да, конечно. Извините! – ответил я небрежно, словно просто забыл это сделать. – У нее оспа. Собственно говоря, это вы ее заразили.
– Я заразила?.. Как это?
– Видите ли, вакцину для прививок изготовляют из вируса коровьей оспы. И вы перенесли его от малыша корове на своих руках.
Я улыбнулся, смакуя такую приятную для меня минуту.
Рот у нее полуоткрылся, потом она засмеялась.
– Уж не знаю, что скажет муж! В первый раз такое слышу! – Она пошевелила пальцами у себя перед глазами. – А я-то всегда стараюсь быть аккуратной и внимательной. Но из-за его больной ручки у меня голова кругом пошла.
– Ну, ничего серьезного, – сказал я. – У меня в машине есть мазь, которая быстро ее вылечит.
Я прихлебывал чай и наблюдал за Джайлсом. Он уже успел перевернуть на кухне все вверх дном, а в эту минуту извлекал содержимое из шкафчика в углу. Согнувшись пополам и выставив круглую попку, он деловито кидал за спину кастрюли, крышки, щетки, пока шкафчик не опустел. Потом он поглядел по сторонам в поисках нового занятия, увидел меня и затопал ко мне на кривых ножках.
Пальцы моих ног в носках произвели на него неотразимое впечатление. Я принялся ими шевелить, и он вцепился в них пухлыми ручонками. Когда ему удалось наконец завладеть большим пальцем, он поглядел на меня со своей широкой ухмылкой, сверкая всеми четырьмя зубами.
Я ответил ласковой улыбкой. И не потому, что был ему благодарен за избавление от тревоги, – просто он мне нравился. Джайлс нравится мне и по сей день. Он один из моих постоянных клиентов – дюжий фермер,
Но он и представления не имеет о том, что его прививка от оспы чуть было не довела меня до инфаркта.
60
На складе у меня было много вынужденного досуга, чтобы думать и вспоминать, и, как большинство солдат, я вспоминал свой дом. Только его у меня больше не было. Когда я ушел в армию, Хелен переехала к отцу, и комнатки под черепичной крышей Скелдейл-Хауса стояли пустые и пыльные.
Но в моей памяти они жили совсем такими, как прежде. Я все еще видел заплетенное плющом окошко, а за ним – хаос крыш и зеленые холмы, видел нашу скудную мебель – кровать, придвинутый к стене стол и старый гардероб, который удавалось закрыть, только засунув поверх дверцы мой носок. Странно, но именно воспоминание об этой болтающейся шерстяной пятке особенно будило во мне тоску.
И хотя все это ушло в прошлое, я словно еще слышал музыку, льющуюся из приемника на тумбочке у кровати, и голос моей жены, сидящей по ту сторону камина, и вопль Тристана, заглушивший его в тот зимний вечер.
Он кричал, стоя у лестницы далеко внизу:
– Джим! Джим!
Я выбежал на площадку и перегнулся через перила:
– Что случилось, Трис?
– Извини, Джим, но не мог бы ты спуститься на минуту? – Его обращенное вверх лицо было встревоженным.
Я сбежал по длинным маршам, перепрыгивая через две ступеньки, и когда, немного запыхавшись, добрался до Тристана, он поманил меня за собой в операционную в дальнем конце коридора. Там у стола стояла девочка лет четырнадцати, придерживая свернутое одеяло, все в пятнах.
– Кот! – сказал Тристан, откинув край одеяла, и я увидел крупного трехцветного кота. Вернее, он был бы крупным, если бы его кости были одеты нормальным покровом мышц и жира, но таз и ребра выпирали сквозь шерсть, и когда я провел ладонью по неподвижному телу, то ощутил только тонкий слой кожи.
Тристан кашлянул:
– Тут другое, Джим.
Я с недоумением посмотрел на пего. Против обыкновения, он был совершенно серьезен. Осторожно приподняв заднюю ногу, он передвинул кота так, что стал виден живот. Из глубокой раны наружу жутковатым клубком вывалились кишки. Я еще ошеломленно смотрел на них, когда девочка заговорила:
– Я эту кошку увидела во дворе Браунов, когда уже совсем темно было. Я еще подумала, что она очень уж тощая и какая-то смирная. Нагнулась, чтобы ее погладить, и тут увидела, как ее изуродовали. Сбегала домой за одеялом и принесла ее к вам.
– Молодчина, – сказал я. – А вы не знаете, чей это кот?
Она покачала головой.
– Нет. По-моему, он бродячий.
– Да, похоже… – Я отвел глаза от страшной раны. – Вы ведь Марджори Симпсон?
– Да.
– А я хорошо знаю вашего отца. Он наш почтальон, верно?