О всех созданиях – больших и малых
Шрифт:
Я выпрямился и посмотрел на молодых супругов. Все это время они поддерживали стол в очень неудобных позах, ни разу не шелохнувшись, но теперь мне показалось, будто я вижу их впервые. Я вытер лоб и глубоко вздохнул:
– Ну, вот так. Пожалуй, неделю ничего делать не надо, а тогда покажите его ветеринару – там, где вы остановитесь.
Они помолчали, потом жена сказала:
– Я бы хотела, чтобы его снова посмотрели вы.
Муж кивнул.
– Правда? – Я был искренне удивлен. Мне казалось, что они предпочтут никогда
– Но это же естественно, – сказал муж. – Вы были так внимательны и делали все с таким тщанием. Каков бы ни был исход, мы вам глубоко благодарны, мистер Брэннан.
– Я не мистер Брэннан. Он в отъезде, я его временно заменяю. Моя фамилия Хэрриот.
– Ну так еще раз спасибо, мистер Хэрриот! – Он протянул руку: – Я Питер Гиллард, а это моя жена Марджори.
Мы обменялись рукопожатием, он поднял собаку со стола, и они пошли к машине.
Все следующие дни нога Кима постоянно маячила у меня перед глазами. Иногда мне казалось, что только идиот попытался бы спасти лапу, соединенную с остальной ногой лишь лоскутком кожи. Ни с чем, хоть отдаленно похожим на этот случай, я ни разу не сталкивался, и в свободные минуты перед моим мысленным взором вдруг проплывал заплюсневый сустав со всеми его сложными компонентами.
А свободных минут хватало, потому что Стьюи работой завален отнюдь не был. Если не считать трех приемов в день, делать было почти нечего, а уж о ночных вызовах, как в Дарроуби, тут и не слыхали.
Уезжая, Брэннаны поручили и дом, и меня заботам миссис Холройд, пожилой вдовы с испитым лицом, которая неторопливо прохаживалась по комнатам в цветастом комбинезоне, обсыпая его пеплом сигареты, неизменно торчавшей в уголке ее рта. Вставала она поздно и скоро меня выдрессировала: когда в первые два-три дня она не появилась с утра, я состряпал себе завтрак сам, а потом так это и продолжалось.
Но в остальное время она заботилась обо мне очень хорошо. Готовила она простые блюда, зато вкусно, и за обедом и ужином со словами "кушайте на здоровье, голубчик" ставила передо мной полные, аппетитно пахнущие тарелки, не спуская с меня спокойных глаз, пока я не начинал есть. Единственным облачком, омрачавшим мое удовольствие, был длинный трепещущий палец пепла, которым грозила моей еде очередная сигарета.
Кроме того, миссис Холройд записывала вызовы по телефону, если меня не оказывалось рядом. Их было немного, но один надолго запечатлелся в моей памяти.
Я заглянул в блокнот и прочел запись, сделанную аккуратным наклонным почерком миссис Холройд: "Мистер Пимизров просил приехать посмотреть бульдога".
– Пимизров? – переспросил я. – Он что, русский, этот джентльмен?
– Не знаю, голубчик. Я не спрашивала.
– А… а он говорил, как иностранец? Неправильно произносил слова?
– Нет, голубчик. Произносил, как я, по-йоркширски.
– Ну
Она посмотрела на меня с удивлением:
– Откуда мне знать? Он же не сказал.
– Но… миссис Холройд, как же я могу к нему поехать, если не знаю, где он живет?
– Это уж вам виднее, голубчик.
Я был в полном недоумении.
– Но ведь он должен был сказать вам!
– Пимизров – вот и все, что он мне сказал, молодой человек. И еще сказал, что вы сами знаете. – Она выставила подбородок и смерила меня ледяным взглядом. Сигарета затрепетала. Возможно, такие недоразумения у нее бывали и со Стьюи – во всяком случае, я понял, что разговор окончен.
Весь день я старался не думать об этом, но меня томило сознание, что где-то неподалеку страдает больной бульдог, а я не могу прийти ему на помощь.
Телефонный звонок в семь вечера покончил с моими терзаниями.
– Это что, ветеринар? – ворчливо спросил грубый голос.
– Да… слушаю…
– Я весь день прождал. Когда же вы соберетесь посмотреть моего бульдога?
Ситуация начала проясняться. Но с другой стороны… это йоркширское произношение… ни намека на Россию… на степное раздолье…
– Очень сожалею, – забормотал я. – Боюсь, произошло маленькое недоразумение. Я заменяю мистера Брэннана и не знаю здешних мест. От души надеюсь, что у вашей собаки нет ничего серьезного.
– Серьезного-то нет, так, покашливает. Но я хочу его подлечить.
– Разумеется, разумеется. Я сейчас же приеду, мистер… Э…
– Пим моя фамилия, а живу я рядом с почтой в Роффе.
– В Роффе?
– Ну да. В двух милях от Хенсфилда.
Я облегченно вздохнул.
– Хорошо, мистер Пим. Я выезжаю.
– Спасибо, – голос немного смягчился. – Теперь, значит, не спутаете. Пим из Роффа, вот я кто.
Все стало ясно: Пим из Роффа – Пимизров! Такое простое объяснение.
Подобные мелкие происшествия оживляли неделю, но я с нарастающим напряжением ожидал возвращения Гиллардов. И даже наступление седьмого дня его не сняло, потому что на утреннем приеме они не появились. Когда же они не приехали и днем, я решил, что они благоразумно предпочли отправиться домой и обратиться в лечебницу, оборудованную по последнему слову науки. Но в половине шестого они пришли.
Я понял это, еще не откинув занавески. Роковой запах разлился по всему дому, а когда я вышел за занавеску, он оглушил меня – тошнотворный смрад разложения.
Гангрена. Всю неделю я опасался ее – и, как оказалось, не напрасно.
Остальные клиенты – человек шесть – постарались отодвинуться от Гиллардов как можно дальше, а они смотрели на меня с вымученной улыбкой. Ким попытался подняться мне навстречу, но я видел только беспомощно болтающуюся заднюю ногу под разбухшими складками моей недавно такой твердой гипсовой повязки!