О всех созданиях – прекрасных и разумных
Шрифт:
Я вспотел, видя, что мои опасения более чем оправдываются, ведь никто и не думал торопиться. Особенно Пруденция, которая медленно-медленно сжевала очередную галету, а потом обнюхала землю, чтобы подобрать последнюю крошку под любящими улыбками своих хозяек.
– Извините, – робко произнес я, – но не могли бы вы бросать галету чуть подальше… для экономии времени, так сказать?
Субтильная мисс Данн весело засмеялась:
– Мы пытались, но она редкостная умница! Отлично соображает, что тогда ей достанется меньше галет!
В доказательство своих слов следующую приманку она бросила шагов на восемь впереди свиньи, но та обозрела
Я вынужден был беспомощно ждать, скрипя зубами, нескончаемо долгое время, хотя все остальные извлекали из этой томительной процедуры массу удовольствия. Но вот последняя галета летит в телячье стойло, свинья вразвалочку следует за ней, и сестры с торжествующим смешком захлопывают за ней дверцу.
Я подскакиваю с иглой и шелком – и, естественно, Пруденция испускает полный ярости визг.
Дюжая мисс Данн заткнула уши и в ужасе сбежала, но ее субтильная сестра мужественно осталась со мной и подавала мне ножницы и дезинфицирующий порошок, едва я знаками объяснял, что мне требуется. Когда я сел за руль, в ушах у меня нестерпимо звенело, однако мне было не до того. Время! Время! Шел седьмой час.
Кольцо в нос за двадцать минут
Я торопливо оценил свое положение. До следующей – и последней на сегодня – фермы две мили. Через десять минут я там. Кладем двадцать минут на работу, еще пятнадцать минут до Дарроуби, молниеносно моюсь, переодеваюсь – и около семи сажусь-таки за стол миссис Ходжсон.
Много времени следующая работа не потребует: продеть кольцо в нос быку, и все. В наши дни с распространением искусственного осеменения иметь дело с быками нам приходится редко – держат их только хозяева больших молочных ферм и племенных заводов, – но в тридцатые годы быки были практически на каждой ферме и вдевание колец входило в самую обычную нашу работу. Кольцо бычок получал примерно в годовалом возрасте, когда наливался силой и с ним становилось трудно справляться.
Еще издали завидев во дворе тощую фигуру старика Теда Бакла и двух его работников, я испытал невероятное облегчение. Меня ждут! Ведь сколько времени напрасно теряет ветеринар, кружа с воплями среди пустых служб, а потом отчаянно размахивает руками на лугу, чтобы привлечь внимание темного пятнышка где-то у горизонта!
– А, молодой человек! – произнес Тед, и даже на это короткое приветствие ему понадобилось порядочно времени. Я с неизменным восторгом слушал старика, говорившего на подлинном йоркширском наречии (воспроизводить которое здесь я и пытаться не стану) с солидной неторопливостью, словно смакуя каждый слог, как смаковал его и мой слух. – Приехали, значит.
– Да, мистер Бакл, и рад, что у вас все готово и вы меня ждете.
– Не люблю я, чтоб человек по делу приехал и зря тут толокся. – Он поглядел на работников. – Ну-ка, ребятки, идите в стойло, приготовьте животину для мистера Хэрриота.
«Ребятки», Эрнест и Герберт, которым обоим было за шестьдесят, побрели в стойло к быку и закрыли за собой дверь. Оттуда тотчас донеслись глухие удары о дерево и мычание, перемежавшееся добрыми старыми йоркширскими выражениями, затем все стихло.
– Вот и сладили, – буркнул Тед, а я, по обыкновению, удивлялся про себя его одеянию. За все время нашего знакомства я видел его только в этом пальто и в этой шляпе. Пальто, которое в неведомом прошлом, возможно, было макинтошем, вызывало у меня лишь два вопроса: зачем он его надевает и как он его надевает? Длинные, давно утратившие связь между собой лохмотья, перехваченные в талии бечевкой, никак не могли защищать его от непогоды, и одному богу было известно, каким образом он умудрялся различать, где рукава, а где просто дыры. И шляпа! Почти лишившийся тульи фетровый головной убор начала века, поля которого унылыми складками чуть ли не вертикально свисали над ушами и глазами, – неужели он действительно каждый вечер вешает его на колышек, а утром вновь водворяет на голову?
Пожалуй, ответ можно было найти именно в этих полных юмора глазах, безмятежно смотрящих с худого лица. Для Теда ничего не менялось, и десятилетия проходили точно минуты; я вспомнил, как он показывал мне старомодный таган у себя в кухне, на который можно было ставить над огнем кастрюли и котлы. С особой гордостью он продемонстрировал ряд колец, позволявших подогнать отверстие под кастрюлю побольше или, наоборот, поменьше. Можно было подумать, будто речь идет о новейшем изобретении.
– Замечательная штука! И паренек, который мне ее делал, на славу постарался.
– А когда это было, мистер Бакл?
– Да в тысяча восемьсот девяносто седьмом. Как сейчас помню. Этот паренек, он на все руки был мастер.
Тут верхняя створка двери открылась, и работники, держа быка за веревки, вскоре поставили его так, как полагалось для продевания кольца. А обставлялось это настоящим ритуалом, заданным раз и навсегда, точно па в классическом балете.
Эрнест с Гербертом принудили быка высунуть голову над нижней створкой двери и удерживали его в этом положении, натягивая каждый свою веревку. В те дни переносного зажима еще не существовало, и ради безопасности быка оставляли в стойле, державшие же его люди занимали позицию снаружи. Затем пробивалось отверстие в самом конце носовой перегородки с помощью специальных щипцов, которые я уже держал наготове в футляре.
Но прежде мне предстояло проделать небольшую процедуру, мной самим введенную. Обычно отверстие пробивали прямо по-живому, но я полагал, что быкам подобное вряд ли особенно по вкусу, и потому предварительно делал местную анестезию. И вот я нацелил шприц, а Эрнест, державший веревку слева, опасливо вжался в дверь.
– Чегой-то ты бочком встал, Эрнест? – протянул Тед. – Боишься, как бы он на тебя не скаканул?
– Да ну… – смущенно ухмыльнулся Эрнест и укоротил веревку.
Однако тут же отпрыгнул назад: я вонзил иглу в хрящ у края ноздри, и бык с оскорбленным мычанием всей тушей взвился над дверью. Тед слишком тянул с окольцеванием – моему пациенту было уже почти полтора года, к тому же он отличался крупным сложением.
– Держите его, ребята, – пробормотал Тед, но работники уже повисли на веревках. – Вот и ладно. Сейчас он уймется.
И действительно, через минуту огромная морда уже легла на верхний край дверной створки, удерживаемая в этой позиции туго натянутыми веревками. Можно было приступать к следующему этапу. Я вложил в ноздри пробойные щипцы и стиснул ручки. В эти моменты я совсем не чувствовал себя дипломированным специалистом! Впрочем, анестезия свою роль сыграла, и бык даже не дрогнул, когда щипцы сомкнулись, пробив в хряще круглую дырку.