О, я от призраков больна
Шрифт:
Отец поднял взгляд от страниц «Лондонского филателиста».
— Пригласи его войти, — велел он.
Бесенок внутри меня ухмыльнулся и обхватил себя руками в предвкушении.
Я дошла до конца коридора и поманила Карла указательным пальцем.
Он послушно подошел.
— Красиво у вас тут, — сказал он, одобрительно прикасаясь к темным панелям.
Я открыла дверь в комнату, изо всех сил стараясь копировать Доггера в роли лакея: выражением лица и позой, указывающей одновременно на крайнюю заинтересованность и крайнюю незаинтересованность.
— Карл
Фели перевела взгляд со своего отражения в зеркале на отражение Карла, тем временем гость быстро подошел к месту, где сидел отец, схватил его руку и хорошенько пожал.
Хотя отец не подал виду, я определила, что он захвачен врасплох. Даже Даффи оторвалась от книги при этом нарушении манер.
— Семью Карла можно проследить до короля Артура Пендрагона, — сказала Фели ломким и надменным тоном, который она использует для генеалогических дискуссий.
К своей чести, отец не выглядел ужасно впечатленным.
— С Рождеством, мисс Офелия де Люс, — сказал Карл, протягивая ей подарок. Я видела, что Фели разрывается между столетиями хорошего воспитания и жаждой впиться в подарок, аки лев в христианина.
— Давай, открой, — подбодрил ее Карл. — Это тебе.
Отец быстро спрятался в своем филателистическом журнале, пока Даффи, притворяясь, что добралась до особенно захватывающего абзаца в «Холодном доме», тайком подсматривала исподлобья.
Фели развязывала бантики и ленточки так медленно и увлеченно, как натуралист препарирует бабочку ножницами под микроскопом.
«Сорви ее! — хотелось крикнуть мне. — Упаковки для этого и сделаны!»
— Я не хочу испортить такую красивую бумагу, — жеманничала она.
Клянусь пуговицами духа святого! Я бы удушила ее этой ленточкой!
Карл явно чувствовал то же самое.
— Давай сюда, — сказал он, забирая сверток у Фели и просовывая большие пальцы под сложенную бумагу у краев. — Из самого Сент-Луиса, Миссури — штата «Покажи мне». [27]
27
«Покажи мне» — шутливое название штата Миссури. Одна из легенд приписывает его появление речи 1899 года конгрессмена Уилларда Вандивера, заявившего: «Я происхожу из штата, выращивающего кукурузу и хлопок, дурнишник (растение, дающее желтую краску) и демократов, и пустое красноречие меня не убедит и не удовлетворит. Я из Миссури, так что вам придется показать мне».
Одна конфетка стукнулась о камин.
— О! — воскликнула Фели, когда упаковка упала на пол. — Нейлоновые чулки! Как мило! Где ты их добыл?
Даже Даффи была ошеломлена. Нейлоновые чулки были такой же редкостью, как помет единорога, святым Граалем среди подарков.
Отец взлетел из кресла, как на пружине. В мгновение ока он оказался на другом конце комнаты, и чулки, выхваченные
— Это возмутительно, молодой человек. Совершенно неподобающе. Как вы посмели?
Он стряхнул чулки с рук в камин.
Я следила, как нейлон съеживался, извиваясь и чернея в огне, под воздействием жара распадаясь на составляющие вещества (хлорид адипоила, знала я, и гексаметилендиамин). Я вздрогнула от удовольствия, когда колготки испустили дух в последней прекрасной вспышке огня. Их предсмертный вздох, облачко смертельно ядовитого газа цианида водорода, поднялся вверх по каминной трубе и исчез. За несколько секунд подарок Карла превратился в липкую черную каплю, пузырящуюся на большом полене.
— Я… я не понимаю, — сказал Карл.
Он стоял, переводя взгляд с отца на Фели и Даффи и на меня.
— Вы, англичашки, сумасшедшие, — сказал он. — Просто чокнутые.
— Чокнутые, — повторил Карл в вестибюле, с неверием покачивая головой.
Фели, сотрясаясь в рыданиях, убежала в спальню, и отец в грозовом облаке разъяренного достоинства скрылся в кабинете.
— Садитесь, — сказала я и быстро представила Карла обеим мисс Паддок, когда снова зазвонили в дверь.
— Карл из Сент-Луиса, из Америки, — сказала я, и, когда я подошла к двери, они уже болтали, как давние друзья.
На пороге, как будто для инспекции, стоял Нед Кроппер с подарком в руке и бриолином в волосах. В нескольких шагах за ним была Мэри Стокер.
Если бы не румяные щеки и легкое косоглазие, стоящая на пороге на фоне снега с сияющим видом Мэри могла бы быть Мадонной в Национальной галерее.
Это не номер в гостинице, немилосердно подумала я.
— Нед! Мэри! — шумно обрадовалась я, чуть-чуть преувеличенно.
Нед — помощник на постоялом дворе «Тринадцать селезней», единственной гостинице в Бишоп-Лейси, а Мэри — дочь хозяина. Я и без слов знала, что Нед принес подарок для Фели: очередную коробку просроченных конфет «Миледи», еще до войны залежавшихся в кондитерской мисс Кул и покрытых налетом плесени, которую, конечно, если у вас крепкий желудок, можно соскрести, перед тем как их слопать.
Любовные дары Нед обычно оставлял на кухонном пороге во мраке ночи, где их брезгливо поднимала двумя пальцами миссис Мюллет.
«Опять эти коты», — бурчала она.
— Мне нравятся твои волосы, — сказала я Мэри. — Ты подстриглась?
— Сама, по случаю Рождества, — прошептала она. — Тебе правда нравится?
— Никто в этой комнате не посмотрит второй раз на Филлис Уиверн после тебя, — сказала я, сжимая ее руку.
— Да ладно! — Она рассмеялась и стукнула меня по ладони сильнее, чем стоило.
— Садитесь, — пригласила я. — Вы рано, так что можете выбрать места.
Я знала, что Нед сядет в середине первого ряда, и оказалась права. Он хотел быть как можно ближе к Филлис Уиверн, насколько это в человеческих силах.