О, я от призраков больна
Шрифт:
«Ах, да, — скажу я дрожащим старушечьим голосом, — припоминаю время, когда нас занесло снегом в канун Рождества. Той зимней ночью, когда весь Бишоп-Лейси собрался в Букшоу».
Я выбралась из постели и влезла в холодную одежду.
Я кралась по коридору, время от времени останавливаясь и прислушиваясь.
Ничего.
Я стояла наверху лестницы, глядя вниз на импровизированное убежище.
Возможно, потому что Рождество было так близко, в этих сгрудившихся фигурах было что-то странно трогательное, как будто я — летчик, или ангел, или даже сам
Откуда-то издалека, из западного крыла, донесся едва слышный звук музыки и неестественных голосов в записи.
Тишина в доме была настолько глубокой, что я даже сумела различить слова:
«Я никогда не забуду Ястребиный замок».
Филлис Уиверн снова смотрела себя на экране.
Музыка усилилась и затем умерла.
Внизу кто-то повернулся и захрапел. С моего места хорошо был виден Дитер, устроившийся около перил на лестничном пролете. Довольно умно выбрать место для сна повыше, подумала я, где воздух чуть-чуть теплее и пол не такой холодный, как плитка в вестибюле.
Внизу тяжело дышала миссис Мюллет, обхватив рукой мужа, они смотрелись словно дети в лесу. [30]
Медленно я спустилась по лестнице, особенно осторожно, на цыпочках, минуя спящего Дитера.
У стены лежала Синтия Ричардсон, во сне она была так же расслабленна, как архангел на рождественской открытке; ее лицо напоминало Флору на картине Боттичелли. Я пожалела, что у меня нет фотоаппарата, чтобы навечно запечатлеть ее в таком неожиданном образе.
Рядом с ней, сильно нахмурившись, спал викарий.
30
Флавия имеет в виду традиционную сказку «Дети в лесу» о двоих детях, заблудившихся и умерших в лесу. Это выражение перешло в английский язык, означая людей, по неведению оказавшихся в опасной ситуации и не осознающих этого.
— Ханна, пожалуйста! Нет! — прошептал он, и на секунду я решила, что он проснулся.
Кто такая Ханна, подумала я, и почему она мучает его во сне?
Наверху мягко прикрыли дверь.
Филлис Уиверн, подумала я. Закончила ночной кинопросмотр.
Мне в голову пришла прекрасная мысль.
Почему бы не пойти и не посмотреть, может, она хочет поговорить? Возможно, ей не спится, как и мне.
А что, если ей одиноко? Мы могли бы славно поболтать об ужасных убийствах. То, что она так знаменита, вероятно, значит, что все ее друзья с ней ради денег или славы: ради того, чтобы иметь возможность сказать, что они на короткой ноге с Филлис Уиверн.
Ей не с кем поговорить о том, что действительно имеет значение.
Кроме того, вероятно, это шанс, который выпадает раз в жизни, — получить всемирно известную звезду в единоличное распоряжение, пусть даже на пару минут.
Но погоди-ка! Что, если она устала? Что, если она еще не совладала со вспышкой раздражения, охватившей ее, когда
Однако, если я скажу Фели, что провела часок, праздно болтая с Филлис Уиверн, она умрет от зависти!
Это решило дело.
От подножия лестницы я двинулась на цыпочках по вестибюлю, осторожно выбирая извилистый путь между спящими телами.
Когда я была еще на середине бивуака и на полпути к западной лестнице, кто-то спустил воду в туалете.
Я застыла.
Неприятный факт жизни в Букшоу заключается в том, что шаткое переплетение труб, образующих водопроводно-канализационную сеть, знавало лучшие времена давным-давно. На самом деле зенит канализации пришелся на времена королевы Виктории, если можно так выразиться.
Слив воды или поворот крана где-нибудь вызывал содрогания и стоны, распространявшиеся в самые отдаленные углы дома, будто диковинная гидравлическая сигнализация из другого века.
Попросту говоря, никто в Букшоу не имел секретов — по крайней мере в плане водопроводно-канализационном.
Я задержала дыхание, пока содрогания в трубах не сменились отдаленным лязгом. Нед, прислонившийся к стене, раскинув ноги, словно брошенная кукла, застонал, и Мэри, чья голова лежала у него на коленях, перевернулась во сне.
Я сосчитала до ста на всякий случай и продолжила пробираться между спящими телами.
По западной лестнице я поднималась, считая каждую ступеньку: десять до лестничного пролета, еще десять до коридора наверху.
Я знала, что тринадцатая ступенька снизу тревожно скрипит, поэтому сделала большой шаг, чтобы беззвучно переступить ее, держась руками за перила и подтянувшись.
Верхушка лестницы осталась позади, коридор был погружен во мрак, и мне пришлось идти на ощупь. Обитая сукном дверь в северное крыло бесшумно распахнулась.
Эта часть дома была выделена для размещения съемочной группы, пыльные простыни, обычно покрывавшие мебель, убрали, и для гостей приготовили много спален.
Я не знала, какую спальню в итоге предоставили Филлис Уиверн, но здравый смысл подсказал мне, что самую большую: Голубую комнату, которую обычно занимает тетушка Фелисити во время своих церемониальных визитов.
Полоска света под дверью подсказала мне, что я права.
Внутри работало что-то механическое: стрекотало, бубнило чуть громче шепота.
Шлеп! Шлеп! Шлеп! Шлеп! Шлеп!
Что же это такое?
Я легонько постучала в дверь ногтем.
Ответа нет.
В комнате продолжало что-то шуметь.
Шлеп! Шлеп! Шлеп! Шлеп! Шлеп!
Возможно, она меня не слышит.
Я снова постучала, на этот раз костяшками пальцев.
— Мисс Уиверн, — прошептала я двери. — Вы не спите? Это я, Флавия.
Ответа нет.
Я опустилась на колени и попыталась заглянуть в замочную скважину, но что-то загораживало вид. Почти наверняка это ключ.