О Жизни Преизбыточествующей
Шрифт:
Об этой внутренней, органической «соборности», заключающейся в процессе истории и в процессе культурного творчества, превосходно и вдохновенно говорит философ С. Л. Франк в своей книге «Духовные основы общества». Любовь эта охватывает и прошлое, и будущее, и настоящее, но не растворяется в них. Она — в потоке, но не всецело, не только в потоке: она как бы «приподнимает голову» из него. Правда, и мы пройдем и наша любовь пройдет. Но, может быть, она «сильнее смерти»? Кто знает? Это — смутная надежда, которая может вдруг зародиться при рассматривании потока жизни, потока истории. Но если история есть вместе с тем место обнаружения, место откровения свыше приходящей, в своем снисхождении все превозмогающей
Вот ответ на вопрос, почему нужна эта традиция культурной и духовной жизни, эта творческая динамика и эта живая преемственность, эта живая связь с прошлым и будущим посреди этого потока преходящести, сама, казалось бы, тоже бесследно уносимая этим потоком; это есть школа Любви, это есть бессознательное устремление вперед — к совершенному откровению Божественной Любви. А Любовь не проходит. И все, что связано с нею не подлежит уже безостаточному уничтожению.
В любви — смысл культурного творчества. В откровении Божественной Любви здесь, в мире, в истории — конечный смысл и мира, и истории, и всякой культурной и духовной динамики, и смысл жизни.
Любовь устремлена к конкретному, к тому, что живо, к тому, что есть живая индивидуальность, живое творение Божие. Нет любви к абстрактному, к тому, что только мыслится: любовь есть только к тому, что действительно живет. Ценность живого, конкретного лица огромна. «Так как вы сделали это одному из братьев Моих меньших, то Мне сделали».
И ценности культуры — конкретны. То, что является наиболее общечеловеческим из ценностей культуры, вместе с тем теснейшим образом связано с данной конкретной обстановкой, с данным народом, с яркими чертами его окружения, психологии, быта. В величайших ценностях культуры великого народа общечеловеческое и конкретно–индивидуальное, характерное именно для этого народа, связаны неразрывно.
Любовь двух итальянских обрученных 17–го века с озера Комо как раз связана с рядом неповторимых мелких черт итальянской народной жизни 17–го века в северо–итальянской озерной области, что придает всему рассказу Манцони в его «I Promessi Sposi» его благоухание, его правдивость и конкретную живость. И вместе с тем это — вечное, вечно повторяющееся и вечно свежее и новое человеческое чувство молодой, чистой и сильной любви, что нас пленяет в этом высоко–художественном и столь бесхитростном, казалось бы, рассказе.
Роман Манцони, хорошо знавшего эту местность и народную жизнь этой местности — одно из великих произведений итальянской культуры первой трети 19–го века. Достоевский, Лев Толстой — глубоко народны (каждый по–своему, совсем по–различному) и вместе с тем глубоко общечеловечны в своем творчестве. Любовь к конкретному и индивидуальному, к определенному характерному лицу народа, эпохи, культурной или сословной группы, а также — никак не в меньшей степени — и к яркой, конкретной индивидуальности отдельных лиц, представляющих этот народ, эту эпоху с ее исканиями и традициями, но вместе с тем и свою личную жизненную правду, свою личную судьбу с ее борением, страданием и счастьем, — вот эта любовь к живому, индивидуальному, конкретному, к историческому лицу, с его погрешностями, но и с его правдой, эта любовь необходима, чтобы понять вообще лицо культуры и лицо истории и основной сокровенный смысл истории.
Без любви к живому, частному, нет и любви к общему, основному. «Как можешь ты любить Бога, Которого ты не видел, если не любишь брата, которого видать?» Вот это слишком легко забывают некоторые из современных ортодоксальных богословов, выросшие в атмосфере искусственной абстракции и оторванности от живой любви к людям, к народам и к миру, не ощущающие той огромной жалости и бережного снисхождения и уважения («Смотрите, не презрите одного из малых сих!») к живой твари Божией, снисхождения и уважения (что отнюдь не означает «канонизации» и восхваления погрешностей и ошибок), являющихся выражением все той же творческой силы любви.
Этим объясняется и любовь — часто до боли, до страдания, до желания помочь ценою подвига и предания себя — к собственному народу (особенно, если он несчастен, попираем убийцами и тиранами, и не видит, откуда бы могло придти избавление)!
Школа любви! Чем сильнее я научаюсь в Боге любить свое окружение, свой народ, то жизненное поле, на котором я поставлен работать, любить вот именно этот народ, с его страданиями и немощами, требующими жалости и исцеления, но любить именно в Боге, а не как некоего кумира, требующего отказа от других последних норм, кроме поклонения ему, — чем больше я научаюсь в Боге любить отдельных, встречающихся мне на жизненном пути людей и группы людей, не исключая и своего народа, страждущего и нуждающегося во мне, тем более растет моя сила любви в Боге.
Нет тогда противоречия между сознанием кровной, духовной связанности, связанности в жалости и любви, с народом моим и духовными ценностями и дарами, которые были вверены ему, и которые он вложил в основу высших ценностей своей культуры, — и правдой Божией. Правда Божия освящает тогда эту любовь и эту мою культурную работу. Ибо понимание духовных ценностей культуры есть уже участие, хотя бы и самое скромное, в живом потоке культурной традиции, культурного творчества: динамической традиции, вырастающей из лучшего, чем жило и вдохновлялось наше прошлое, и устремленное вперед, объединяющее прошлое, настоящее и будущее. И согретое дыханием любви, в бессознательном, инстинктивном, смутном стремлении — несмотря на всю нашу немощь и греховность — к откровению Любви Предвечной.
Нарастание и сохранение живых ценностей духовных, рост великого, имеющего все наполнить, «Тела Христова — Церкви» [410] — вот для христианского сознания смысл динамической традиции, то есть, культурнотворческого процесса. В Церкви Божией поток духовной живой традиции, который есть культура, подымается на более высокую плоскость бытия, переключается духовно, вырастает постепенно в живую и конкретную Реальность Божию, в ту Полноту Божественную, которая вошла в мир и раскрылась нам — в «Сыне Любви Его» (Колос. 1.13).
410
«Полнота Того, Который наполняет все во всех», согласно посланию к Ефесянам.
Но это не простое «переключение», «потенцирование» процесса духовной и культурной традиции. Здесь мы заходим далеко за пределы всякого культурного развития, превыше всякой культуры. Здесь мы касаемся области Божественной. Тут есть что–то совершенно новое, извне и свыше пришедшее в мир: «Слово стало плотью». Новая закваска вошла в мир. «Старое прошло: теперь все новое» (2 Кор. 5,17).
Тут дан перелом, решающий перелом. Новое осмысление истории, новая благодатная действительность. И жизнь освящается, и история освящается, и культурная, творческая традиция, творческая динамика освящается: участием в Его благодатной жизни, Воплотившегося, Пострадавшего и Воскресшего в Его новой действительности, в которую врастаем и мы, которая призвана захватить и нас.