Оазис человечности. Часть2. Власть фортуны
Шрифт:
Внезапная мысль молнией озарила его лицо, пробежала в глазах звонконогим оленем. И промолвил тогда Лутаций с надеждой:
– Есть одно средство, могущее тебе помочь. Только оно пришло мне на ум. Сам я сейчас стою на распутье и не в силах ничего выбрать. Помочь я хочу тебе, прекрасная дева, но долг призывает молчать, а не повиноваться – не смею, и если сам Квинт не счел нужным тебе открыть свое жилище, то смею ль я его воле не подчиниться? Но делом мог бы я тебе помочь: для этого надо меня всего-навсего освободить. Не знаю за собой я преступления настолько тяжкого, что сюда меня заточили. Может, через час-другой за мной придут и отпустят. Обо мне не забудут – я знаю это наверняка. И здесь не пропаду, не загнию без вести. Но если есть у тебя через отца ли, иль по-иному как, влияние, то, освободив меня, ты приблизишь час свидания. Квинт отблагодарит за это, а я бы в этом деле
Аврора призадумалась, в уме пытаясь быстро сообразить, насколько выполнимо это предприятие. Что-то отметив про себя, вслух сказала:
– И то правда: есть зерно надежды в твоих словах и твоем предложении. Конечно, я для твоего освобождения приложу все усилия, в какой-то мере это я и виновата, что ты оказался здесь, Лутаций. Не знаю, насколько сможет тебе помочь мой отец и согласится ли? У меня есть некоторые сбережения – но на подкуп охраны и начальника их может оказаться маловато, – Аврора взяла Лутация за руку. – Я вот что думаю об этом, Лутаций: и вправду – Квинта адрес тебе выдать было бы неуместно, но я б тебе помочь скорей могла, сообщив о тебе твоим друзьям! Пока они узнают, где ты и что с тобой, и как тебе помочь – может минуть не один день в этом подземелье ужаса. Скорей бы было, если б сообщил ты мне хоть кого-то из своих друзей. Ему б я рассказала все, поведав о тебе, и в освобожденьи помогла скорейшем из тюрьмы.
Может, Аврора в этих словах была не так искреннее, может, Лутаций почуял какой-то подвох, вот только он не проронил на это ни слова, и девушка поняла, что перестаралась в своем неуемном желании найти Квинта. Да и сама она еще толком не знала, помогла ли б в освобождении Лутация или предоставила б его своей собственной судьбе, а эти слова так и остались бы словами. В попытке исправить возникшее впечатление, может, и не такое далекое от правды, она прибавила:
– Но, как бы все ни произошло, скоро ты окажешься на свободе и вдохнешь чистый зимний воздух, свежий и прозрачный. Сейчас он холодный, но будь уверен: он тебя согреет скорей, чем здешний! И ты насладишься лучами яркого солнца, что, обходя каждый день лазурный небосвод, глядит на всех нас с радостью и любовью, дарит благодать и жизнь. Это непременно произойдет, Лутаций! И твое избавление из этого мрачного плена мы вместе обязательно отпразднуем!
Аврора улыбнулась ему и легонько, нежно пожала руку. Лутаций проникся ее сладостным описанием и по отсутствующему, но довольному взгляду можно было понять, что в фантазиях своих он сейчас унесся далеко. Все ужасы и отчаяние подземелья стали хотя бы на секунду, на краткий миг просто дурным сном, кошмаром, пробуждение от которого вот-вот должно произойти. И возвращаться обратно ему вовсе не хотелось.
Но пробуждение все же наступило. Секундное очарование пропало, исчезло, как радуга после дождя небесного, как хрупкая химера, построенная богатым воображением, но разрушенная живой действительностью, которая оказалась намного реальней вымысла, пусть даже и самого желанного. Тяжелые шаги нарушили шаткий мир иллюзий. Чьи-то сапоги грозно ступали по камням тюрьмы. Что-то изменилось во всем этом мире, нарушилось равновесие: в него было принесено что-то новое, что-то страшное, от чего не следовало ждать доброты.
Как оказалось, предчувствие не обмануло Аврору. Приближение двух теней ускользнуло от внимания задумавшейся девушки, и когда решетки горя пронзительно свистнули, она вздрогнула от неожиданности и обернулась. Снаружи на нее молча смотрели незнакомые люди. Похоже, они не ожидали ее застать, и радости ее присутствие им не доставляло. Их лица были угрюмы, их позы – властны. В одном она угадала стража: он был в соответствующем облачении и вооружении. Тут он глянул себе на ноги и, заметив, что пряжка на сандалии развязалась, присел, чтобы ее завязать; копье положил рядом с собой, направив острие в ее сторону.
Второй был более интересным для осмотра, хотя сейчас Авроре этого меньше всего хотелось. Но все же она успела заметить его широкий развевающийся плащ, его изукрашенную повязками тогу поверх туники, красивый и мощный шлем с красными перьями, но более всего в нем поражали его властный обездвиживающий взгляд. Когда Аврора посмотрела ему в глаза, то явственно почувствовала, как вся ее воля вдруг оказалась парализованной, и она не может пошевелиться, не может оторвать от его пронзительных глаз взгляд, все внутри замерло в необычайном напряжении, и будто ждет его слова, как приказа. Тут к ней пододвинулся Лутаций и еле слышно, почти не выговаривая слова, пробормотал:
– Сенат. Лукреций Карле…
Он не успел договорить, так как доселе смотревший на Аврору мужчина перевел взгляд на Лутация – и тот мигом словно окаменел. Мужчина тронул за плечо присевшего стража. Он поднялся и, взяв копье, зашел в камеру. Бросив Авроре: «Выходи!», он стал следить за Лутацием, как за опаснейшим преступником.
Когда Аврора проходила мимо мужчины в таком же шлеме, как у Сервия, только более пышном, то ужаснулась мрачной жестокости и непреклонности его взгляда, дерзкой усмешке, мелькнувшей на его зловещих устах. Как будто знак смерти живьем проплыл у нее перед глазами, устрашая своими чертами сильней всех ужасов подземелья. Аврора, все еще толком не понимая, что происходит, зачем она это делает, с величайшей поспешностью прошла мимо пугающего мужчины, успев отметить мысль, что ему – самое место здесь: так он дополнял мрачную обстановку, что на деле мог оказаться тайным правителем всего этого места, вот и начальник стоит, взор потупив; он, как невиданный зверь, демон ужаса мог свободно странствовать по этому миру, не опасаясь, – он сам наводил ужас стократ сильнее, и Аврора почти убедила себя в том, что перед ней – приспешник тьмы. Подходя к Сервию, она вся внутренне напряглась, в каждую секунду остерегаясь, что он, как прожорливое чудовище набросится ей на спину и станет вырывать клочья волос. И лишь отойдя от него на безопасное расстояние, тихо спросила у друга своего отца:
– Что все это значит, ты мне можешь объяснить?
Сервий лишь пожал плечами в недоумении. Еще один страж, пришедший с властным мужчиной, тем временем что-то спешно шептал на ухо начальнику, отчего у того на лице все шире проступала улыбка, но, как только на него посмотрел Сервий, то он обеспокоился и засуетился. Сервий сделал шаг к нему навстречу, намереваясь выяснить, в чем же дело, но начальник тюрьмы лишь состроил скорбную мину и показал руками, что что-либо изменить – не в его силах.
– Ваш визит закончен, граждане. Придется всем покинуть эти не столь гостеприимные места. Наверх вас проводят, – говоривший мужчина на фоне остальных выглядел внушительно. Он был резок и грозен, и, по-видимому, имел большую власть, раз даже начальник тюрьмы был бессилен. Он даже и не пытался что-нибудь предпринять, а наоборот – сам показал всем остальным пример, начав подниматься по лестнице. За ним проследовал страж, что шептал ему какие-то слова на ухо, а второй страж жестом указал дорогу Сервию и Авроре. Сервий негодовал. Все его добродушие испарилось с приходом человека в более пышном шлеме с красными перьями и с большей властью, чем у него. Но Сервий был разумен, а может, недоставало того желания, что было у Авроры и, не медля, по знакомой дороге поспешил догонять удаляющиеся тусклые огоньки света под визг какого-то заключенного, взбудораженного голосами и огнями.
Аврора не могла вот так запросто покинуть Лутация, как это сделал Сервий. Она обратила к узнику голову, хотела произнести «Мы еще непременно увидимся при солнечном свете», но смогла выговорить лишь:
– Мы еще…
И замолкла: все в ней похолодело, мороз пробежал по коже, и даже волосы на голове обрели, казалось, демоническую волю. Зрелище, что она увидала, было несравнимо ужасней всего того, через что ей до сих пор довелось пройти в этом склепе. Вот кем надо было грозить ей в детстве, а не давно превратившимся в прах Ганнибалом, вот из-за кого она сделала бы все, чего требовали родители, лишь бы он не пришел к ней на ночь. Воплощения детских страхов, с опозданием получили жизнь в образе мужчины в шлеме с красными перьями, которые полыхали, как кровавая заря на закате. Он казался теперь сущим исполином, непомерно великим, заполнившим собой все пространство тюрьмы, как безжалостный паук, оплетя все кругом липкой и вязкой паутиной. В истошном мелькании теней, средь откуда-то сверху падающих капель, в вони человеческих останков и мраке подземелья от него веяло чем-то нечеловеческим, дьявольским. Даже облик его мало походил на людской: одной гигантской рукой он держался за прутья решетки, второй с леденящей вежливостью указывал ей путь; Авроре сдалось, что по его рукам и тоге, страшно извиваясь, заползали ядовитые змеи вместо украшений и полос. А его широкий плащ шевелился прямо, как живой, хотя нигде не было и дуновенья ветерка. Его лицо, а скорее – гримаса, наполовину красная от пылавшего огня факелов, наполовину скрытая во тьме, кроме ужаса и беспричинного страха не внушала ничего. Это лицо могло быть только у приспешника Плутона, властелина подземного царства, но никак не у человека, пусть даже самого испорченного и жестокого.