ОБ ИСКУССТВЕ. ТОМ 2 (Русское советское искусство)
Шрифт:
Во всяком случае я считаю своим долгом сказать, что выставка эта показала наличие у нас больших скульптурных сил. Оставив совершенно в стороне всякую отрыжку архипенков–щины [178] или построения пластических произведений из жести, проволоки и т. д. (следы таких «увлечений» еще имеются у нас), приходится признать и разнообразие и силу наших лучших скульптурных мастеров.
В настоящее время Европа переживает несомненный подъем скульптуры [179] Можно с величайшим сомнением говорить о путях современной европейской живописи, но нельзя не признать, что скульптура в последнее время действительно обрела новые пути и действительно дает новые шедевры. Здесь не место говорить об этом точнее, и вопросам новых направлений в области скульптуры я в скором времени посвящу отдельный этюд.
178
«Архипенковщина» —
179
Речь идет прежде всего о Ханне Орловой (о Ханне Орловой см. в статьях «Выставки индивидуальных художников» и «Парижское искусство на Пречистенке» в 1 томе настоящего сборника).
Умирают крайне парадоксальные, в сущности, антискульптурные течения довоенного времени; отходит в сторону более или менее бесформенный экспрессионизм. Лучшие мастера нового направления вернулись к изображению мужского и женского тела. Та душа, которую они в него вкладывают, чуть грустна. Грусть эта, как отмечал уже Стендаль, есть, пожалуй, говорящий сам за себя оттенок, как бы обертон достигнутого выражения великого покоя. (Правда, рядом с этим бурлит еще иногда и экспрессионизм, и, может быть, особенно интересные произведения получаются тогда, когда оба эти течения перекрещиваются.)
Никоим образом нельзя отмахиваться от задачи изображать мужские и женские тела, данные в их максимальном покое, развитии и красоте, от устремления воспроизводить различные типы прекрасного строения тела. Никоим образом нельзя говорить, что в этом заключается нечто буржуазное. Буржуа относился к телу как пакостник, и ему потрафляли соответственные скульпторы; огромная чистота, целомудрие новой скульптуры делает подобное суждение совершенно фальшивым. Буржуазия, с другой стороны, относилась иногда к фигурам, показывающим обнаженных людей, как к чему–то привычному, как к эмблеме, декоративным моментам, взятым пышности ради из античных времен и времен Ренессанса. Художники же новейшей европейской скульптуры относятся к человеческому телу с величайшим благоговением. Если бы даже это было только «возрождение физкультуры», и тогда мы могли бы полностью сочувствовать ему. Появление в скульптуре здоровой, мужественной, чистой обнаженности несомненно займет свое место, когда физкультура разовьется как надо и начнет налагать свою печать на весь наш быт. Мы не можем не быть друзьями этого направления.
Но в современной скульптуре имеется не только эта физкультурная черта. Современная скульптура вытекает из колоссальной потребности взволнованной и измученной интеллигенции как побежденных стран, так и стран–полупобедительниц (Франция, Италия) обрести какое–то спокойное искусство— искусство, которое помогло бы сосредоточиться, приостановиться, которое настраивало бы нервы публики на бодрый, мужественный, гармоничный лад. Скульптура вместе с целым рядом других проявлений искусства на Западе (как раз самых новых) старается вернуть потрясенной части человечества веру в жизнь, веру в человека как такового.
На этой большой теме я сейчас не могу останавливаться. В этом явлении есть не только положительные, но и отрицательные стороны. Мы должны вообще подойти к этому явлению внимательно и критически; но самое наличие его и наличие формальных достижений в западной скульптуре не подлежит никакому сомнению.
Трудно сказать, как расценивать стремление некоторых русских скульпторов приблизиться к чистому, но в то же время проникнутому теплой любовью отношению к телу человека. Что это? Действительно ли возрождение скульптуры? Остатки ли старого скульптурного академизма, остатки ли французского влияния с его большим эстетическим и чувственным подходом к телу, проблески ли это у пас повышения интереса к физкультуре или отражение неоклассических настроений Запада? Образцы, представленные на выставке, не позволяют еще судить об истинном характере этого явления у нас.
Никоим образом нельзя сказать, чтобы такие произведения доминировали на скульптурной выставке. Наоборот, большая дань была отдана сюжетной и психологической скульптуре. (Я не могу не пожалеть, что на выставке почему–то не фигурировал при этом один из самых старых психологистов в нашей скульптуре Иннокентий Жуков.)
Чрезвычайно большое впечатление на выставке кроме старых мастеров — Коненкова, Голубкиной, Домогацкого с его замечательным французским изяществом, — произвел на меня Ватагин, в особенности своими животными, а также животные Ефимова.
IV
Выставка ОСТ (Общества художников–станковистов) [180] сменившая собой в том же помещении выставку скульптуры, заслуживает всяческого внимания.
Первая выставка ОСТ [181] в прошлом году меня очень порадовала. Несмотря на некоторые не понятные еще для меня формальные моменты, па некоторую, по–моему, произвольную стилизацию, которую допускало большинство художников ОСТ, в ней крепко звучали три ноты. Во–первых, приближение к социальному быту, взятому, в отличие от АХРР, как материал для действительно построенной картины, а не картины, приближающейся, скорее, к цветной фотографии, как это было в первых попытках ахрровцев. Во–вторых, чрезвычайно остро выраженный индустриализм, причем машины н рабочие процессы взяты были опять–таки не фотографоподобно, а стилизованно, с выявлением особой красоты стальных мускулов машин и живых мускулов рабочих. Третьей нотой, которая сохранилась в моей памяти, являлась большая и мужественная любовь к спорту. А через все это — замечательный динамизм картин, которому не противоречили большая весомость, большая реальность, почти материальность изображенных предметов (несколько в духе немецкой Sachlichkeit [182] . Здесь мы имеем другую линию, весьма отличную от АХРР, но отнюдь не отрекшуюся от жизни, желающую по–своему отражать ее и служить ей. Вот почему я приветствовал ОСТ.
180
Общество художников–станковистов (ОСТ) основано в 1925 г. в Моск ве группой выпускников Вхутемаса, возглавляемых Д. П. Штеренбергом.
Члены общества: П. В. Вильяме. Б. И. Волков, А. Д. Гончаров, А. А. Дейнека, С. А. Лучишкин, Ю. И. Пименов, А. Г. Тышлер и другие. Общество организовало 4 выставки. Существовало до 1931 г. Организовало выставки в 1925, 1926, 1927 и 1928 годах. Вторая выставка ОСТ открылась 3 мая 1926 г. в Москве, в Государственном Центральном музее (Красная площадь). Участвовало 26 художников, экспонировано 280 произведений. Издан иллюстрированный каталог: Каталог второй выставки (ОСТ). (Художественный отдел Главнауки НКП.) М., 1927. См. также: Тугендхольд Я. ОСТ. — «Известия», 1926, 16 мая; Рогинская Ф. Вторая выставка ОСТ. — «Правда», 1926, 25 мая; Хвойник Игн. Вторая выставка ОСТ. — «Советское искусство», 1926, № 6.
181
Первая выставка ОСТ была открыта в Москве в 1925 г. Участвовало 20 художников, экспонировано 200 произведений. Издан каталог: Каталог первой выставки (Общество станковистов). М., 1925. См. также: РогинскаяФ. Выставка «Общества станковистов» (ОСТ). — «Правда», 1925, 12 мая.
182
Полное название «Neue Sachlichkeit» (нем.) — «Новая вещность» (или «Новая вещественность»), течение в немецкой живописи и графике 1920–х годов (А. Канольт, К. Мензе, О. Дике, Ж. Грос и др.).
Общий характер стилизованного реализма остается и сейчас за ОСТ, но нынешняя выставка показалась мне, скорее, шагом назад, чем шагом вперед. Количество произведений увеличилось, количество художников тоже. Общий уровень, который я отметил в прошлом году, от этого понизился.
Больше всего проиграла выставка, как это ни странно, вследствие чрезмерного влияния, произведенного на многих художников выставкой немецкого искусства в прошлом году [183] Между прочим, я тогда сам высказался в том смысле, что нашим художникам надо многому поучиться у немцев, и прежде всего поучиться их острой социальности. Правда, к нам привезли как раз тех немцев, у которых эта нота звучала особенно сильно; но, во всяком случае, злоба против буржуазного мира, меткие и ядовитые стрелы в самое сердце буржуазии, какая–то отчаянная, но величественная тоска по забитой и забытой человечности и многие другие родственные этим настроения громко звучали или, вернее, громко кричали со стен тех же зал Исторического музея во время немецкой выставки.
183
Вероятно, Луначарский имеет в виду выставку немецкого искусства, состоявшуюся в 1924 г. (см. его статью «Германская художественная выставка» в 1 томе настоящего сборника).
По то, что хорошо (или почти хорошо) для немцев, не совсем хорошо для нас.
Не напрасно про Гросса и Дикса говорят, что они — безрадостные пессимисты. Это, конечно, допустимо и объяснимо для страны, которая остается в безрадостном положении, но это совсем странно в нашей стране с ее бурным, молодым и веселым строительством. Конечно, и в нашей стране есть много отрпцательных явлении, но упереться в них — значит видеть только задний двор революции.
Наши же подражатели немцам на выставке ОСТ (а их очень много, — так сказать, «германизированные» произведения, кажется, даже численно преобладают на ней) весьма мало связаны с реальностью, которая их окружает; они скорее варьируют заимствованные у немцев типы и сцены. Отсюда получаются еще лишние абстракции. Я не могу сказать, чтобы я был особенным другом тех приемов деформации, которым отдает дань Дике и которые так своеобразны у Гросса. Но у этих художников особая деформация составляет по крайней мере сущность индивидуального стиля. Многие «остовцы» позаимствовали элементы этого стиля у Дикса или у Гросса. Между тем стилистические приемы этих художников, оторванные от их темы и оригинальной индивидуальности, становятся странны и отчуждающи.
На последней выставке ОСТ особенное внимание (в самом положительном смысле) мы обратили на работы А. Дейнекн, который был одним из сильнейших «остовцев» и на прошлой выставке. Мне нравится его энергичный «Боксер Градополов» и еще больше «Текстиль» и «На стройке новых цехов». Эти произведения Дейнекм продолжают лучшие из намеченных ОСТ линий искусства. Не совсем ушел от немецкого влияния Лучишкин, но в нем есть та радость жизни, которой немцам обычно не хватает. Поэтому его произведения: «Я очень люблю жизнь», «Вечером поют песни», где так и слышна сливающаяся с раздольем гармоника, можно признать симпатичными и нужными произведениями.